Преображения Мандельштама

Русскому интеллигенту эпохи СССР, тем более еврею, настроенному оппозиционно по отношению к власти, трудно принять Мандельштама, кумира и мученика, написавшего великий диссидентский лозунг «Мы живем, под собою не чуя страны», принять его вот таким: гневно и брезгливо отвергающим еврейство. «Не мог Мандельштам так физиологически отвратительно, так ужасно написать о евреях», – сказал мне недавно приятель, человек умный, широко образованный и хорошо знающий творчество Мандельштама527. Но ветхозаветные пророки говорили о своем народе еще ужасней (правда, по совсем другим причинам, но в смысле стиля у Мандельштама было у кого поучиться).

Народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибели (Исайя 1–4). Во что еще бить вас, продолжающие свое упорство? (1–5) От подошвы ноги до темени… язвы, пятна, гноящиеся раны… (1–6) …всем отступникам и грешникам – погибель, и оставившие Господа истребятся. (1–28) За то возгорится гнев Господа на народ его, <…> и поразит его, так что содрогнутся горы, и трупы их будут, как помет на улицах… (2–25).

В заклятиях пророков была именно физиологичность: воздам в недро их, сказано у Исайи; Я развеиваю их веялкой за ворота земли, лишаю их детей…, вторит ему Иеремия. А Мандельштам, как и положено поэту, ощущал себя пророком, что было и в русле уже сложившейся русской традиции, и в русле христианской традиции, по которой эти пророчества относятся и к евреям, отвергающим истинного Господа Иисуса Христа.

Мандельштаму не чужд и язвительно‐презрительный тон по отношению к евреям:

На Моховой семейство из Полесья
Семивершковый празднует шабаш.
Здесь Гомель – Рим, здесь папа – Шолом Аш528
И голова в кудрявых пейсах песья529.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Семи вершков, невзрачен, бородат,
Давид Выготский входит в Госиздат
Как закорючка азбуки еврейской…

Активно педалируется низкорослость племени, привязанная к священному для него числу семь (семивершковый). В устах русского или немца все это прозвучало бы грубым антисемитским выпадом. А вот пример из «Четвертой прозы», инвектива в адрес Аркадия Горнфельда, патриарха русской либеральной публицистики, с коим у Мандельштама разгорелся скандал о плагиате:

К числу убийц русских поэтов или кандидатов в убийцы прибавилось тусклое имя Горнфельда. Этот паралитический Дантес, этот дядя Моня с Бассейной…, выполнил заказ совершенно чуждого ему режима, который он воспринимает приблизительно как несварение желудка.

Это не только обвинение, но и донос. И очень физиологично.