Преобразователь

— А-а, — Петя махнул рукой. — Они же не ведают, что творят. Их так научили. Ну, как нас с вами ложкой и вилкой пользоваться или место в метро уступать.

— Какое место? Уж сто лет как никто, кажись, не уступает.

— Ну, это от дикости. Еще святые говорили, что сделать добро перед всеми в тысячу раз сложнее, чем зло. Добро делать люди отчего-то стесняются. А потом, мы же сами себя довели до такого — сами этих басурман к себе впустили. Вот Израиль не принял Христа — и был народ рассеян по лицу земли. И мы от Христа отреклись, значит, и наше государство может погибнуть в любой момент. Нам просто нечего им противопоставить. У них зло и агрессия, жажда «есть и пить, пока не умрем». А у нас? Ни добра, ни зла. А про таких апостол сказал: «О, если бы ты был холоден или горяч! Но ты ни холоден и ни горяч, и изблюю тебя из уст своих»[39]. Даже грешим мы как-то паскудненько — ни полета, ни глубины! Так откуда взяться мытареву покаянию и разбойникову исповедованию?

От юношеского максимализма Петра у меня звенело в ушах. Но с другой-то стороны…

— И ты решил предупредить меня, что теперь обо мне знает эта ваша… организация.

— Да, решил. Вы тоже под Богом ходите, и Господь един знает о ваших сердечных намерениях. Вы же для меня добро делали, а зла никому специально не хотели. Это же я по вашему лицу увидел. А организацию эту мы зовем «наблюдателями», а уж как они сами себя называют, я не в курсе. Я вообще до вчерашнего считал, что это легенда такая. Только я вот еще что должен сказать. Меня еще до службы к себе владыка ректор вызвал. Сказал, что я должен помочь им, ну, в общем, последить за вами. Я им ничего не ответил. И вот думаю: как вы мне посоветуете? Ведь если я откажусь, они к вам еще кого-нибудь подошлют. Ведь я же выдал вас. Значит, теперь я должен это искупить. Давайте, лучше я за вами послежу, если что…

От такой бурсацкой логики меня аж заколдобило. Такого я еще не слышал. Просто-таки сплошные благие намерения…

— Петюнь, а что, без слежки никак?

— Не-а. Теперь они вас под колпак возьмут. Они же для этого и существуют. А вы угроза для человечества, — последнюю фразу Петя произнес с таким удовольствием, словно лично он меня и выпестовал, и научил плохому.

— А чой-то я угроза-то? — я от удивления даже заговорил с Петиными интонациями.

— А то, что вас крысы слушаются. Я, правда, так и не знаю, вы-то кто сам, но понял, что не последний вы у себя человек.

Петюня с сожалением оглядел опустевшую тарелку и вздохнул.

Я подозвал официантку и попросил еще кофе, штруделя и мороженого студенту, а коньяк — себе.

Вечер обещал быть томным. Выходит, Анна еще не вполне свихнулась. Действительно, наблюдатели. И я думаю, что они в отличие от Петечки вполне в курсе, кто я такой. И не факт, что прямо сейчас за нашим ланчем не следят крысы, крысоловы и наблюдатели. Нет, это все-таки паранойя.

— …Так вот, Сергей, я вас и спрашиваю: мне-то что делать? Отказаться или согласиться?

— Петюня, друг мой, ты хоть понимаешь, во что ты хочешь вляпаться? Тебя же раздавят и не заметят.

— Значит, не хотите за меня решать. Ну и правильно. Вот отец Гурий, старец, когда я к нему ходил, тоже мне сказал: «Не возьмусь я, деточка, за тебя судьбу твою выбирать. А воли Своей про тебя мне Господь не открыл». Так что я тогда пойду на всенощную, помолюсь, а там — как Господь управит. Только я хочу, Сергей, чтобы у вас все было хорошо. Я и отцу позвоню — он у меня много видел. Я у него последний — седьмой. Я с отцом посоветуюсь, ведь он как-то узнае́т волю Божию. Значит, и мне Господь откроет, если помолюсь хорошенько. Сказано ведь: «…грядущего ко мне не изженю вон[40]». Да и судья неправедный не отверг вдовы[41].

Чем больше я слушал Петю, тем больше понимал, что тот малек не в себе. Ну что за юродство! Что за «кто ищет, тот всегда найдет»! И мне очень захотелось, чтобы Петюня жил бы себе как жил, взял бы перед рукоположением за себя девочку с клироса и зажил бы с матушкой где-нибудь на приходе. Все чин-чинарем, короче. А вслух отчего-то полюбопытствовал:

— Петь, а ты сам-то откуда?

— Я-то? Я из Перми. Но отец мой служил на Выше, где святитель Феофан подвизался. Оттуда его и забрали. Хотя, казалось бы, куда забирать-то? Те же мордовские леса… Я в семинарию сразу поступил, но отец мне не помогал. Я святителю Феофану молился. Но ты за меня не переживай. Раз твоими руками меня Бог спас, значит, я теперь перед Богом должен за тебя потрудиться. Я сегодня акафист святителю почитаю, помолюсь, а завтра, если вызовут, скажу, как Бог велит. Вы не думайте, вы за меня не в ответе. Это я вас подставил.

— Петя, послушай меня. Я категорически запрещаю тебе вмешиваться в мои проблемы. Если завтра тебя вызовут — уйди в глухую несознанку и откажись от всего. Мне еще только возни с тобой не хватало, тоже мне столп утверждения и истины.

Петюня вскинул белесые бровки и улыбнулся.

— Конечно, Сергей, я буду стараться не доставлять вам проблем. Но я завтра позвоню.