Преобразователь

Конечно, мы все здесь лукавили. Ну, может быть, кроме Пети — он-то наверняка не знал ни адреса, ни дороги и даже не «козлил». Просто все с самого начала шло не так. Взять хотя бы Петечку: представить себе юного пухленького семинариста в роли разведчика было решительно невозможно.

Уже который день я просыпался в пять утра и, лежа в темноте, пытался объяснить себе, как я оказался в глубине Средней Азии в обществе женщины, набивающейся мне в сводные сестры, и готовящегося к рукоположению в дьяконы студента Духовной семинарии. Но ничего вразумительного мне на ум не приходило.

Ничем другим, кроме как вмешательством Провидения, объяснить присутствие Пети в нашей экспедиции я не мог.

Просто он пришел ко мне домой на Пречистенку и сказал, что его благословили ехать с нами. И что характерно, ни Гильдия, ни крысы ничего не смогли отменить. Вот она, сила благословения!

Так что в нашем трио Анна представляла Гильдию, Петя — Наблюдателей, а я — угрозу существующему человечеству.

Меня тревожила одна мелочь. Почему-то в Москве я так и не увидел никого из главных. Ну, Эдичка там, Анна, отчим, Петюня (что просто смешно) — это все, конечно, прекрасно, но власти вязать и решить[43] у них не наблюдалось и в помине. Петя вообще номер художественной самодеятельности, и решение отправить его с нами никак не укладывалось у меня в представление о Наблюдателях. Если они обладали реальной возможностью влиять на Гильдию и крыс, то почему они не отправили наблюдать за нами кого-нибудь более подходящего для этой роли, более вменяемого и опытного, чем этот теплый юнец? Они что, издеваются, что ли? Нет бы прислать какого-нибудь умудренного опытом отца-иезуита с безупречными манерами и тонзурой[44] под напудренным париком? Ну, на худой конец, келейника какого-нибудь столичного митрополита, наблатыканного во всем, что происходит не только здесь, но и в обеих областях потустороннего мира, и обладающего «теплой рукой» как в земной, так и в небесной канцеляриях. А уж корочки юного советника по делам религии в МВД или еще где только украсили бы его подающий надежды профиль с элегантно подстриженным намеком на сексуальную бородку испанского гранда. А тут! Нет, они точно издеваются! А может, они что-то знают? Что-то такое, что неведомо вечным противникам из числа крыс и крысоловов? Может, и препарат у них, или им доподлинно известно, что его вовсе и не было, а может они сами грохнули моего папеньку, забрали все что нужно, а теперь им даже лень как следует изображать заинтересованность?!

От этой догадки у меня даже мурашки побежали. Я взглянул на безмятежно пережевывающего последнюю булку Петю, на Анну, меланхолично роняющую пепел на кресло, и на себя — в зеркале на стене. Мне стало так нехорошо, что я притянул к себе гостиничный телефон, карту и заказал в номер еще один завтрак на троих с сосисками, беконом, яичницей, джемом, соком и отвратительным кофе. Мне надо было придумать, как себя вести.

Потому как никто из моих спутников даже в кошмарных снах вообразить себе не мог того, что узнал я, и в соответствии с чем пытался действовать. Хотя…

Но вместо гениального плана в мою голову полезли воспоминания.

Глава 12 Капсула

Собственно говоря, начало анабасиса[45] было положено в раскидистой постели, когда я пробудился в родимой квартире и осознал, что мне пора таки наведаться к маменьке. Нет, не в прямом, разумеется, смысле. А в смысле в маменькину квартиру, где я не был уже пару лет.

В то утро я было предался воспоминаниям детства: горшок там, письменный стол, первые шаги и нехорошее слово, процарапанное в углу на двери туалета… Солнце, заливающее мою комнату первого сентября под бодрые звуки «Пионерской зорьки» из радиоточки… Маменька в шелковом халате сыплет пеплом на паркет, раздраженно готовя мне любимый омлет с колбасой… По моему лицу так и не скатилась скупая слеза, не дождался. Голубой вагончик воспоминаний мелькнул за поворотом и скрылся. До меня донесся последний гудок прошлого, и я был выброшен в настоящее безжалостным звонком домашнего телефона. Трубка благодаря заботливому Эдичке покоилась на базе. Посему я легко дотянулся до нее.

— Привет, Серый, — донесся до меня бодрящий, как аромат утреннего кофе, голос моего боевого товарища. — Ты еще не придумал, как нам искать искомое?

— Нет, еще не домыслил мысль, мой милый друг.

— Это ты на Мопассана намекаешь, или еще на что?

— Конечно, на «еще». Зачем нам Мопассан? Нам Мопассан не нужен. У нас нынче денег нету ни на Мопассанов, ни на Монпарнасов, ни даже на каких-то Монплезиров. У нас денег вообще нету. Ни на что.

— Намек прозрачен. Сколько тебе подкинуть?

— «А под какой процент, дружище?» — как говаривал старик Гобсек, принимая в заклад серебряные подносы. Имей в виду, мне подносы не нужны.

— Подносы принимал папаша Горио ради своих прелестных малюток. И про процент — это клиенты спрашивают. Ты что, обзавелся малюткой?

— Малюткам было лет под тридцать, и они, если не ошибаюсь, были дамами полусвета? Увы мне… нет у меня малюток, потому что нет денег…