Преобразователь

— Я не хочу тебя компрометировать, дорогая. Если нет подружек — давай двинем в сауну. Знаю я одну… Только обойдется это нам с тобой тысяч так в тридцать.

— Ой, у меня сейчас нет таких денег.

— У меня тоже. Так что потряси подружек. Или увидимся в парке на лавочке.

— Сережа, что-то случилось? Ты почему так со мной разговариваешь? У тебя такой странный тон…

Ну вот. Нежная душа не выносит грубых прикосновений.

— Нет, кисуля. Просто у меня серьезные неприятности, и мне бы не хотелось, чтобы нас видели вдвоем. Мало ли что.

Маша неслышно всхлипнула. Я скорее почувствовал ее слезы, чем услышал.

— Когда я говорю с тобой, я все время кажусь себе непроходимой дурой. Прости. Я сейчас узнаю и перезвоню.

Она положила трубку, а я убрал телефон и снова закурил. От кофе и никотина меня уже слегка подташнивало, и я решил, не дожидаясь Машиного звонка, двинуться уже куда-нибудь. Я расплатился и вышел.

Солнце по-прежнему немилосердно жарило, на улице удушающе воняло бензином и асфальтом. Я побрел вверх по переулку, что в принципе по такой жаре было весьма нелогично. Потом мне захотелось в туалет. Потом — попить воды. Потом — лечь. Я застонал и свернул в более оживленный переулок, и тут у меня развязался шнурок. Я присел и краем глаза заметил неопределенного вида человека, который, едва не налетев на меня, пошел было далее, потом, как будто засомневавшись, притормозил у каких-то витрин. И я догадался, что за мной следят. И следили с самого начала. От осознания этого простого факта у меня пересохло во рту. Черт, кретин. Ежу понятно, что меня не выпустят. Но кто следил? Все? И что они знают про Машу? Черт, черт. Мне нельзя ее больше видеть. Если они поймут, что она для меня что-то значит, ее не оставят в покое. Я завязал шнурок и, поискав глазами какой-нибудь магазинчик, зашел в него. Там, повернувшись к улице боком, набрал ее номер. У нее было занято. Черт!

Нелепое кружение по городу теряло всякий смысл и привлекательность. Я вышел на улицу, поймал машину и поехал на Пречистенку. Езда по забитому людьми и автомобилями центру в середине дня не самое приятное занятие. Я сел в третью — как учил Шерлок Холмс. Дозвонился до Маши и сказал, что мы пока не увидимся. Наверное, она хотела что-то сказать, но я отбился. И не снимал трубку до самого дома.

Понятно, что они уже знают, кто она. Но пусть думают, что она просто случайный эпизод, не более того. А может, это и так? Я с надеждой прислушался к своим ощущениям. Но кроме легкой тошноты и головокружения так ничего и не ощутил. «Середина болит», — как справедливо ответил один крестьянин сельскому фельдшеру, на вопрос, что он чувствует после смерти жены.

Квартира встретила меня прохладой и пустотой. Я сбросил потные шмотки и голышом плюхнулся на шелковое покрывало. Нашарил на столике пульт и врубил телевизор. Чувство блаженного одиночества затопило меня, и кошмар последних дней отодвинулся куда-то за опущенные жалюзи. Я прикрыл глаза и провалился в сон.

Глава 11 Бухара-1

Кофе был омерзительным. Я и не предполагал, что в дорогущем отеле в центре Бухары в китайский фарфор могут заливать такую бурду. Это был не эспрессо и не капучино, не американское растворимое пойло и даже не кофейный напиток «Летний» из подгорелой ржи. Это была откровенная гадость.

Я отодвинул чашку и с тоской оглядел всю честную компанию. Анна в халате лениво курила, щуря припухшие со сна глаза на запотевший графинчик с апельсиновым соком. Петя быстро поедал все, что было на столике. Яйца, колбаса, джем, масло, сыр — еда исчезала в нем с пугающей механистичностью. Так время перемалывается в зубчиках часового механизма.

— А что вы не завтракаете, Сергей? — Петя посмотрел на меня с тревогой Айболита, волнующегося за аппетит хворой морской свинки.

— Зато вы, Петя, хорошо кушаете, — Анна посмотрела на него с легким отвращением.

— Есть надо все, что дают. Никогда не знаешь, придется ли тебе еще раз поесть, — мне так папа всегда говорил.

— Какая похвальная предусмотрительность.

— Папа в лагере голодал. И в войну еды не было. И он говорил, что пища это тоже дар Божий, поэтому нехорошо от нее рыло воротить, — Петя посмотрел на Анну, и в глазах его мелькнула детская обида.

— Вот ты рыло и не воротишь, — Анна потянулась за сигаретами.

Петя хотел было что-то ответить, но порозовел ушами и уставился в тарелку. Смирился, значит.

— А я вообще не понимаю, что мы все здесь делаем, — я внес еще одну нотку скандальности в накаленную атмосферу. — Кофе гадостный, жарко, и вид из окна на минарет.

Анна вздохнула и отпила соку.

— Если бы кое-кто не козлил, то мы бы уже давно были в дороге.

— А еще, если бы кто-то знал ту самую дорогу, мы бы уже давно достигли цели.

— Кто-то знает, а кто-то козлит, — отрезала Анна.

— А мне кажется, — встрял Петюня, заглотив очередную булочку, — что хрен редьки не слаще.

— Устами младенца…

— …Не дозволено быку, — закончила Анна.