Преодоление

– Иван! Бил ты челом в отечестве на боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского, а князь Дмитриев сын бил челом на тебя о бесчестье и оборони! И тебе Ивану ни в чём не сошлось с боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским! А люди вы неродословные, счёту вам с родословными людьми нет! – жёстко выговаривал ему дьяк. – И государь указал, а бояре приговорили, велели тебя за бесчестье князя Дмитрия Михайловича Пожарского бить батогами и посадить в тюрьму на три дня! А вынув из тюрьмы, велели тебе быть в Калуге с боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским!..

Думный дьяк, зачитав приговор, обратился к Колтовскому:

– Боярский приговор сказан тебе, Иван! Сказан!.. И велено посадить тебя в тюрьму сего дня, мая в двадцать седьмой день сего года 126‐го…

И вот сейчас он, Колтовский, битый и отсидевший в тюрьме за бесчестье его, князя Дмитрия, предстал перед ним.

И князь Дмитрий понимал его состояние.

– Ну что же, – промолвил он миролюбиво. – Давай, приступай к государеву делу, как то велено в наказе…

Колтовский не стал отлынивать от исполнения государева наказа, делать вид обиженного. Битье и тюрьма охладили его пыл. Но во всей этой истории он и сам ясно не отдавал себе отчета, с чего бы это он взялся местничать с Пожарским, поскольку проигрыш был явным с самого начала.

Однако, на этом местнические волны не оставили в покое князя Дмитрия.

Через десять дней после того как приехал Колтовский в Калугу, в Москве, указом государя, было велено стольнику Юрию Татищеву ехать в Калугу, к Пожарскому, с государевым милостивым словом и спросить о его здоровье.

В общем, это была обычная процедура. Так государь изъявлял свою милость тому, на которого напрасно били челом, что считалось оскорблением.

И выбор везти эту грамоту пал на него, Юрия Татищева. Но теперь Татищев бил челом в отечестве на князя Дмитрия Пожарского, что ему ехать к тому невместно.

Государь велел отказать ему.

Сыдавный, раздражённый этой очередной местнической волынкой, пришёл с приставом на двор к Татищеву, зачитал ему государево отказное слово.

– И можно тебе ехать к князю Дмитрию Пожарскому! – грубо объявил он тому. – Не делом бьёшь!..

Сказав, что его, стольника Юрия Татищева, приказано поставить к руке государя на отпуск, он велел ему следовать за собой во дворец.

– Стой здесь! Я до государя! – сказал он Татищеву, когда они пришли к Постельному крыльцу дворца.

Юрий, молодой человек, сын Игнатия Татищева, убитого служилыми в Новгороде при попустительстве Михаила Скопина-Шуйского, послушно встал на Постельном крыльце, у перегородных дверей.

Дьяк же ушёл во дворец.

Какое-то время Татищев стоял, затем сбежал.

Дьяк, вернувшись на крыльцо, выругался:

– Вот стервец!

Он пошёл к царю, доложил ему об этом. Выслушав его, великий князь усмехнулся, приказал ему:

– Доставь его сюда!

Дьяк опять пошёл с приставом на двор Татищева. Но того там не оказалось. Он сбежал и оттуда.

Тогда Сыдавный взял заложниками людей со двора Татищева и отвёл их в тюрьму. Вскоре, когда он уже успокоился от этих чудачеств Татищева, тот сам явился в Разрядный приказ.

– И куда же ты сбежишь-то, дурачок? – смерил думный дьяк снисходительным взглядом молодого отпрыска въедливого думного дворянина, уже давно покойника. – Ну, пошли до государя! – велел он тому.

Татищев, смущённый и жалкий, поплёлся вслед за ним во дворец. Там его поставили перед царём. И думный дьяк зачитал приговор бояр по его делу, за его затейливости. Татищева было велено за великое непослушанье бить кнутом здесь же, на дворе Разрядного приказа и отправить под конвоем боярского сына в Калугу, к Пожарскому. И там его «выдать головой» [62]князю Дмитрию за бесчестье его, что бил на него челом не делом.

– А с моим милостивым словом к князю Дмитрию послать другого. Семён, подбери, кого можно послать, вместо Татищева, – попросил государь дьяка.

Сыдавный, просмотрев местнические дела, подобрал того, кто подходил для этого. Таким оказался, неопасным местнически, по данным дьяка, стряпчий Семён Волконский.

Но тут снова возникла заминка. Теперь Семён Волконский бил челом государю, прямо там, на приёме у него.

– Государь, ехать к Пожарскому готов… – залепетал прыщавый княжич, вспотев от волнения. – Но, государь, на него, на князя Дмитрия, бил челом тебе, государь, Гаврило Пушкин…

Сыдавный, озверевший уже от такого, побледнел, зло глядя на неразумное княжеское чадо.

– И при царе Борисе, – продолжил княжич, – был князь Дмитрий меньше моего дяди, князя Фёдора Константиновича Волконского, в Борисове, в 100‐м году…

Промямлив это, молодой княжич согласился ехать к Пожарскому. К явному облегчению Сыдавного, стряхнувшего с себя, с Разрядного приказа, которым ведал он, это очередное тягостное местническое дело, стопорившее государственную машину, как зыбучий песок.

* * *

В июне месяце начались активные военные действия. Владислав и гетман Ходкевич, приведя войско в боевое состояние, двинулись в сторону Можайска.

– Можайск – это ключ к Москве! – с пафосом повторял Владислав уже избитую фразу на каждом совете.