Преодоление

В этом он убеждался уже не раз. И сейчас, через двенадцать лет после того собора, ему оставалось только тешить себя мыслью, что есть и его заслуга в том, что Московское государство стоит, и стоит крепко. И думая о прошлом, он не раз задавался вопросом о том, смог бы он сесть на царство без собора «всей земли». И сам себе отвечал: «Нет! Не позволили бы!..»

После многих лет войны, походов, Земского собора и новых походов сейчас, в спокойное время, у него вдруг появилась уйма свободного времени. И от этого сразу стало пусто. И он, заполняя эту пустоту, стал искать себе дело. Да, он отстроил свой погоревший двор на Никольской улице, в Китай-городе. Поставил его, а не прежний, увеличил хоромы, поставил такие же, как на дворе Романовых, что стоит на Варварке. Но эти дела на дворе не радовали. И с той же волостью Вагой, с теми огромными вотчинами и поместными земельными окладами, которые он получил за службу от разных государей и которых не было ни у кого в Москве, тоже не радовали. Он стал раздражительным, стал часто ссориться с супругой, вроде бы из-за пустяков. И в Боярской думе со многими последнее время был как на ножах. Да и государь стал относиться к нему холодно после возвращения из Польши Филарета.

Там же, при дворе, теперь постоянно мелькает Пожарский, рядом с ним Волконский. Как государь едет куда, в ту же Троицу на богомолье, то оставляет все дела на них да ещё на Мстиславского или Шереметева. А о Трубецких и о нём, князе Дмитрии, все вроде бы забыли. И в этой пустоте, где от дум некуда было деться, он который уже раз перемалывал одну и ту же мысль, что если бы не он, князь Трубецкой, не его казаки, то Пожарский никогда бы не освободил Москву… «Куда ему – с земцами-то!..»

– Москву освободил – так и не нужен стал! – с горечью бормотал он часто сам себе.

Так что даже забеспокоилась однажды супруга.

– Митя, ты что там у себя, в горнице-то, всё говоришь и говоришь? И вроде бы один! Я подумала было, что ты говоришь с Иваном! Гляжу, а он во дворе!.. А не с кем ведь более говорить! Уж не занемог ли? А то лекаря позовём!

– Анна Васильевна, уймись со своим лекарем! – рассердился он на неё.

Его раздражала эта забота жены. Он не был больным. Хотя сердце болело. Давила грудь не боль, а мысли, что его оттеснили от власти, попросту говоря, выбросили. Да и припомнили ему всё. Хотя и решили в Боярской думе простить те прегрешения всем и забыть о них. Да, кому-то простили и забыли. А ему нет. Тот же патриарх Филарет не забыл. А ведь у всех рыльце-то в пушку! Все прогнулись сначала под Расстригой, затем перед неведомым Вором, что пришёл в Тушино с поляками, попались и с Владиславом…

В Казанском приказе, куда его вызвали перед отъездом в Сибирь, его встретил лично сам Дмитрий Черкасский.

Тот занял пост главы приказа только что. Не прошло и года. Поэтому пока ещё был вежлив со всеми, кто являлся в его приказ.

– Дмитрий Тимофеевич, как самочувствие? Как дети, жена? – быстро заговорил Черкасский, довольный, что Трубецкой пришёл к нему в его приказ, в его комнатушку, как он называл свою роскошную палату. И которую, как он заметил, с завистью окинул Трубецкой.

Князь Дмитрий сухо отговорился, что, мол, все живы-здоровы.

Поговорив так сначала о пустяках, они перешли к делу.

Черкасский сообщил ему, кто поедет с ним в Тобольск.

– Вот их список, – подал он ему бумагу. – Познакомишься с ними здесь, а можешь в дороге. На твое усмотрение.

– Ладно, познакомимся в дороге, – сказал он. – Ты вот сделай-ка мне одолжение по старой памяти. Направь туда со мной дьяка Хвицкого.

– Извини! Его нельзя, – виноватым голосом ответил Черкасский. – Он не у меня. В Земском приказе.

Князю Дмитрию стало тоскливо. И тут не прошло то, что он хотел: иметь при себе там, в Сибири, проверенных и преданных когда-то ему людей. А сейчас дьяк Иван Фёдоров был для него новое лицо. И тот же дьяк Степан Угорский. Похоже, молодой. Он даже не слышал про такого… Мирон Вельяминов – тот мужик резкий, злой.

Он знал, почему его направили на воеводство не куда-нибудь, а в Сибирь, в Тобольск.

– Подальше с глаз долой! – выйдя из комнаты Черкасского, тихо выругался он на бояр и тех же дьяков, выполняющих то, что прикажут во дворце, в семье Романовых.

И эта мысль хотя бы немного утешила его.

Себя на этом месте он мыслил по-иному. Уж он-то навёл бы порядок в государстве…

С Москвы они, новая тобольская власть, выехали в конце 1624 года по зимнему пути, чтобы к весне добраться до места.

Но они не успели добраться до Тобольска по зимнику. Ледоход захватил их в Тюмени, в маленьком и паршивом городке, что стоял над рекой Турой, на нагорном месте, возвышаясь на десяток саженей над водой.

Далее за ней, за слободкой, стоял мужской монастырь. Открылся он недавно, как уже сообщили ему, князю Дмитрию. За Турой, на луговой стороне, против устья Тюменьки, появилась ещё одна слободка. Тоже крохотная. В общем, городок, хотя и рос, производил удручающее впечатление. И делать в нём было нечего, как только пить.