Преодоление

За Прямским взвозом, по которому они вчера поднялись с Нижнего посада в сам город, справа стоял Софийский двор архиепископа. Он ничуть не уступал, по виду крепостных оборонительных стен, вот этому городу. Там был, со слов Плещеева, когда-то первоначально город, старый город. Но вот уже без малого семнадцать лет как все государевы постройки перенесли вот сюда, на другую сторону взвоза, на мыс Чукман. И с этой стороны, со стороны яра, между обеими частями города, старым и новым, протянулась острожная стена с маленькой проезжей башенкой, стоявшей как раз наверху взвоза. И в той башенке дежурил караул из трёх казаков: один стоял наверху башни наблюдателем, а двое у проезжих ворот.

На Софийском дворе кроме жилого двора архиепископа была видна маленькая деревянная Троицкая церковка. Гляделась она скромно. Как оказалось, она была поставлена здесь первой. И вот по ней-то тот мыс и назвали Троицким. Здесь же, в городе, на остром углу обрывистого мыса у Прямского взвоза стояла Спасская церковь. Она как будто присматривала за этим небольшим сухим логом, оказавшимся удобным для подъёма с низменной луговины на высокие кручи яра. В самом же городе, который сейчас был у них почти под ногами, стояли в беспорядке, так казалось, дворы воевод и дьяков, съезжая изба, пушечный двор, зелейный погреб, поварня, столовая, мыльня, какие-то клетушки и ещё конюшня…

Плещеев рассказал ему, что вон тот собор, Софийский, что стоит в городовой стене рядом с проезжей башней, построен недавно, архиепископом Киприаном. Тот освятил его в честь Софийского храма, памятного ему по прошлому месту его службы в Новгороде Великом. Но Киприан уехал, так и не закончив дела, которые наметил ему патриарх Филарет. И они легли теперь на плечи его преемника.

– Ну и деловой же мужик! – восхищённо отозвался Плещеев о Киприане.

Киприан же перевёл и мужской монастырь под гору, на Княжий луг.

– Вон стоит! У речки! Монастыркой уже назвали! Хм! – хмыкнул Плещеев. – Ну и скор же народ обзывать! Уже прилипло!

Это был Знаменский монастырь. Князь Дмитрий уже слышал о нём. От того же Сулешева. Этот монастырь перенесли сюда из-за стен Верхнего посада. А на его старом месте остался женский монастырь. Раньше оба монастыря располагались на одном дворе. Но патриарх Филарет посчитал такое недопустимым. И Киприан выполнил его волю.

– А до того он, как говорят, стоял вон там! – показал Плещеев на другую сторону Иртыша.

Да, там, вдали, в дымке жаркого летнего полудня, виднелись какие-то развалины, остатки жилых строений.

Плещеев показал ему и Торговую площадь. Она примыкала тут же к стене города. Там, на площади, стояла маленькая церковка, в несколько рядов протянулись деревянные торговые палатки. А дальше за площадью, в Верхнем посаде, ветвились тупички и улочки.

Две из тех улочек князь Дмитрий уже знал – Зырянскую и Устюжинскую.

Отсюда, с высоты, хорошо были видны и мостки через Курдюмку.

– Лес возят на городовое строение версты за три! Вон оттуда! – показав в сторону Подчувашского мыса, стал рассказывать Плещеев дальше о городе.

Внизу, под яром, на берегу Курдюмки, стояли торговая баня, кузницы, Посольский двор, иначе его называли ещё «Калмыцким». И была видна длинная деревянная мостовая, перекинутая через Курдюмку и её низменные заболоченные берега. Эта мостовая выводила прямехонько на берег Иртыша, где приютилась татарская слободка. Там жили и бухарцы, приезжающие сюда на торги. Но сейчас она, бухарская слободка, пустовала.

– Они приходят с караванами к осени. Зиму торгуют и обратно, – пояснил ему Плещеев, когда он спросил его, почему в слободке сейчас тихо.

Так князь Дмитрий за один день узнал многое о городе своего воеводства.

«Мужицкий город!» – вспомнил он, что так выразился о нём Вельяминов, как только они сошли с дощаников на пристань. Да, он оказался не только мужицким, но и инородческим.

И вот подошёл день, когда все, старое и новое воеводское управление собрались в съезжей избе. Смешки, дьяки обнимаются. Рукопожатия…

Мартемьянов, седой и полноватый добряк, покровительственно похлопал по плечу молодого дьяка Степана Угорского.

– Служи, Стёпка! Служи государю! Да не забывай слушаться и воеводу! Не то! – шутливо погрозил он ему пальцем. – Он тебя затравит! Останешься ещё не на один срок! Заподьячишься здесь до тошноты!..

Стёпка Угорский был ещё юным, прыщавым, с лохматой головой, но уж больно здоров.

«Такие не засиживаются долго в дьяках!» – мелькнуло у князя Дмитрия, неприязненно оглядевшего дьяка, когда тот представился ему ещё в Москве.

Вельяминов с чего-то стал раздавать приказания дьякам так, будто его, князя Дмитрия, здесь не было.

И Трубецкого задело это.

– Ты, Мирон, и не думай, что я буду у тебя на поводу! – заявил он ему на это. – Не дождешься!

– А ты на меня не рассчитывай! – так же прямо высказал ему тот.

Они стали ругаться. В их столкновение вмешались другие. Плещеев поддержал князя Дмитрия, по старой памяти, по совместным делам в Тушинском лагере. За Вельяминова встали дьяки: Фёдоров и Угорский. Они, молодые и злые, были решительными и безоглядными.