Преодоление

Далее дьяк зачитал две грамоты о ссылке сюда, в Сибирь, колодников. Среди них были «изменные черкасы» и боярские дети с семьями. Был один поляк, казаки и даже старец, сосланный сюда в монастырь неизвестно за что, в рядовые старцы.

Но вот эта следующая грамота оказалась о серьёзном деле. В ней речь шла о сношениях с киргизами, их набеге в прошлом году на Томск.

– И та война началась от прежних воевод: Ивана Шаховского и Максима Радилова, – стал зачитывать грамоту и пояснять дело Мартемьянов. – Они два года назад посылали без всякого повода ратных людей войной на киргиз! Казаки захватили многий полон! Захватили и племянницу и двух племянников киргизского князька Ишея! Отдали их Шаховскому. А Шаховской выкуп взял, но детей не отпустил, крестил их и увез с собой в Москву! После того киргизы и стали мстить набегами!..

Когда он закончил, то заговорил Сулешев, резким, трескучим голосом, тоном приказания новому управлению, и ему, князю Дмитрию.

– Обо всём этом предписывалось нам разыскать и напомнить томским воеводам, чтобы никаких задоров с киргизами сами не начинали! И не посылали бы войной ратных людей без государева указа!..

И от этого, его приказного нравоучительного тона, у князя Дмитрия, мягкого по натуре, появилась неприязнь к нему, к этому волевому и злому человеку. Мелькнула у него и мысль, что только что зачитанным делом ещё придётся разбираться и разбираться. Такие дела, задоры с инородцами, быстро не проходят.

– А вот эта грамота по делу твоего друга, Дмитрий Тимофеевич, – робко глянув на Сулешева и натянуто улыбнувшись, обратился Мартемьянов к Трубецкому, когда Сулешев наконец-то замолчал.

Князь Дмитрий вопросительно посмотрел на него.

Дьяк, подмигнув ему, стал зачитывать грамоту.

В грамоте говорилось о возвращении в Москву по челобитью боярина Дмитрия Михайловича Пожарского двух его дворовых ребят, сосланных в Сибирь три года назад за намерение бежать в Литву… Эту грамоту без обсуждения приняли к исполнению.

И тут же была грамота о розыске бежавшего из Москвы попа Тимофея.

– С приметой он! – сказал дьяк. – Нос с конца резан!..

Были ещё грамоты о судовых и о соляных делах, о беглых людях и прочие мелкие распоряжения.

– Всё, Герасим, всё! Тоже мне – разошёлся! – грубо остановил Сулешев дьяка. – Завтра обойдём город и острог! А потом уже, Дмитрий Тимофеевич, получишь вот эту печать! – показал он князю Дмитрию печать города.

Там, в центре большой круглой деревянной печати, были искусно вырезаны два каких-то зверя, стоявшие на задних лапах. Их разделяла стрела, и ещё была надпись «Печать государева Сибирского города Тобольска».

На следующий день они, всем составом воеводского управления, пошли в обход города и посадов.

Сулешев, шагая рядом с князем Дмитрием, стал рассказывать ему о городе.

Тобольск, рубленый деревянный город, сначала был построен на Троицком мысу. Затем его перенесли на другую сторону Прямского взвоза, на мыс Чукман. Сделал это, по указу Бориса Годунова, воевода Семён Сабуров…

– А как наводнения! Бывают? – перебил его князь Дмитрий.

– Да. На Нижнем посаде, в прошлом году, избы поломало, скот унесло… Высокий яр подмыло. Вон там – со стороны Иртыша!..

– А где воду берёте для питья?

– С Иртыша. По Казачьему взвозу поднимаем или Прямскому.

– А почему не отрыть колодцы?

– Рыли. С Москвы прислали колодезных мастеров. Рыли у Торговой бани. В девичьем монастыре тоже. На девять саженей рыли – и никакой воды!

И они снова вернулись к документам, к незавершённым делам.

– Вот! – тяжело вздохнув, показал Мартемьянов на целую пачку грамот и челобитных, обводя сочувственным взглядом всех, мол, не в его власти остановить эту пытку. – Всё о Пелымских делах!

– Ты не тяни, Герасим! Зачитывай только важные! – раздражённым голосом приказал ему Сулешев.

Вчера, после обхода города, он затянул к себе на двор князя Дмитрия. И там они здорово напились, выясняя отношения. И сейчас он мучился с похмелья.

Князь же Дмитрий к концу вчерашней пьянки понял, что Сулешев не такой уж и дурной человек. Просто он татарин, к тому же крымский…

В этой пачке оказались отписки воеводы Пелыма Ивана Вельяминова о воровстве и непослушанье боярских детей, князьков Исака и Перфирья Албачевых, Фёдора и Василья Кондинских и Андрея Пелымского. Обвинял Вельяминов и подьячего Путилу Степанова и служилых людей. Все они во время постройки острога возмущали торговых людей, чтобы помешать ставить острог…

– Ты что так подробно-то! – заворчал Сулешев, метнув на него сердитый взгляд. – Они ознакомятся потом! – кивнул он головой в сторону подчиненных князя Дмитрия.

Мартемьянов смутился под его взглядом и коротко, не зачитывая, перечислил остальные грамоты.

Из грамот и челобитных было ясно, что те, кого обвинял Иван Вельяминов, не остались в долгу. Они подали челобитные на Вельяминова, что тот, мол, покупает у вогулов ребят и держит их в холопах…

В общем, рыльце оказались в пушку и у тех и у других, искавших праведного суда у государя.

К концу это целой воровской эпопеи князь Дмитрий не выдержал.