Преодоление

«Почему бы это?» – думала порой Мария Фёдоровна, не замечая, а то и делая вид, что не замечает, как её дочери издеваются над падчерицей Анны Константиновны.

– Что же ты её раскормила-то? – недовольный видом дочери спросил князь Григорий Марию Фёдоровну, когда дочь, а вместе с ней и Евдокия вышли из горницы.

– А что? – осерчала Мария Фёдоровна. – Чтобы она была как вон Евдокия, что ли? Так там и смотреть-то не на что! Худа, как…! – язвительно произнесла она недоброе слово о падчерице Анны Константиновны.

Князь Григорий махнул на неё рукой. Ему было жаль свою старшую дочь. Та была от природы красавицей. Но вот Мария Фёдоровна переусердствовала, своими заботами испортила её. Ирина же, не осознавая того, переняла от матери не самое лучшее, то, чему не следовало подражать. А от усиленного питания, чем её пичкала мать, она приобрела излишнюю полноту, стала тяжела, невыразительна, неповоротлива, ленива…

И князю Григорию осталось только вспоминать, какой привлекательной большеглазой и стройной была дочь в детстве, как блестели у неё глаза, восторгом от жизни, новизны. И вот всё это ушло куда-то с наукой Марии Фёдоровны.

За эти три дня Мария Фёдоровна замучила князя Григория, настаивая то на одних, то на других покупках для дочери.

– На смотрины же царские! – восклицала она всякий раз, всплеснув руками, когда до него не доходило, что дочери нужно новое платье, сапожки, обязательно алые. – И только сафьяновые!.. А шапку-то! Чуть не забыла! С опушкой собольей!.. Да рукавички тоже чтобы были на меху! Лисичьи!.. Ну, об остальном, – тихо промолвила она. – О нижнем белье, не его, князя Григория, заботы!.. Ещё кику, с рясами! – снова воскликнула она. – Обязательно! Убрус с волосником! Шубка соболья! Телогреечка!.. Бобровое ожерелье!..[72]

Князь Григорий считал расходы. Смотрины дочери могли их разорить. Но это же смотрины у царя!

И он видел каждый день, когда домой приносили обновки, счастье в глазах старшей дочери. Они горели огнём от вида роскоши для неё, только для неё…

– А кто с тобой поедет в подружках-то? – заволновалась Мария Фёдоровна.

Только сейчас, уже на исходе дней, накануне смотрин, вспомнила она, что дочери нужна подружка: для разговоров, чтобы показать речь чистую и ум в беседе, да и чтобы время коротать, как было прописано в царском наказе, разосланном по городам.

Искать кого-то было поздно. И они, не долго думая, снарядили для этой цели Евдокию.

Смотрины прошли обычным образом, как и все предыдущие. Собрали шестьдесят девиц, из первостатейных княжеских и боярских родов. Остановились девицы в хоромах у великой старицы Марфы в Вознесенском монастыре.

Царь, обходя палаты вместе с матерью, великой старицей, дольше всех задержался около Ирины и Евдокии, их столика: с интересом взглянул на Ирину, мельком бросил взгляд и на Евдокию…

Вечером, когда Ирина рассказала об этом, Мария Фёдоровна, торжествуя, воскликнула:

– Ну всё! Царица ты моя! Ненаглядная! – обняла она дочь, стала целовать её, её личико, счастливое, зарумянившееся от возбуждения.

Князь Григорий, стоя в сторонке, тоже переживавший за дочь, задумчиво улыбался. Он представил, что будет, когда он станет родственником царского семейства. Всё это забродило у него. И у него, сдержанного, рассудительного, здравомыслящего, тоже поехала крыша: в голове полыхнуло, разбуженное нервным напряжением последних дней, какие возможности теперь откроются ему при дворе!.. В посольских делах он научился не только держать рот на замке, но и соразмерять свои шаги и планы с обстоятельствами. И чтобы не показать виду, что он тоже взволнован, не сказать что-нибудь не к месту, он пробормотал:

– Вы говорите, говорите. Продолжайте. Без меня… А я пошёл к себе…

Мария Фёдоровна посмотрела на него, на его скучный вид, проводила удивлённым взглядом.

А он, выйдя из комнаты жены, направился к себе, на мужскую половину хором.

На следующий день они, взвинченные всем происшедшим накануне, с нетерпением ожидали вызова во дворец либо сюда, к ним, нагрянет целый караван повозок с царского двора, полагая, что их пригласят к царю.

Да, как она, Мария Фёдоровна, надеялась, после обедни к их двору подкатили четыре повозки, роскошно украшенные, с царскими гербами. Из них вышли бояре, стольники, стряпчие, дворяне…

Приехал даже сам дядя царя, Иван Никитич Романов.

В сопровождении дворецкого Волконских, который выскочил из хором встречать великих гостей, они поднялись, на второй ярус хоромины, вошли в гостиную палату.

Их уже ждали. Князь Григорий, встречая гостей, стоял вместе с Марией Фёдоровной. А та, взволнованная, едва дышала, незаметно, одной рукой хватаясь за сердце.

Палата наполнилась гостями: Иван Никитич, тут же появился Борис Лыков, пожаловал своей персоной даже Фёдор Шереметев, думные дьяки, стольники…

Мария Фёдоровна, чтобы не упасть в обморок от такого наплыва высоких гостей, несказанной чести, стоя рядом с мужем, легонько, одной рукой опиралась на него, как всегда, чувствуя крепость его руки.