Преодоление

При подъезде к дворцу князь Дмитрий увидел огромную разнородную толпу. Казаки, ярыжки, дорогие шапки каких-то купчишек. Есть и боярские дети, броско одетые в дешевые шубы на заячьем меху… Да нет! Есть даже дворяне… Толпа была немалая. Много, много было московских горожан, простых посадских, из Белого и Земляного города. Там, в Земляном городе, уже многие дворы отстроились. Деревянные бревенчатые стены росли быстро, росли повсюду. В Китай-городе, вдоль Большой Никольской, во всех княжеских и боярских дворах каждый день стучали топоры.

И князь Дмитрий с радостью отмечал это возрождение родного города.

Отметил он это и сегодня, пролетая на санях по этой улице под вскрики Савватия:

– Э-эй! Побереги-ись!..

Палата была переполнена, как в первый день собора. Но сейчас, было заметно по кафтанам, стало меньше выборных из разных городов.

Это князь Дмитрий отметил сразу, как только вступил в палату. Да и ожидал он этого. Знал и по сообщениям с мест, что не все приедут. Много есть разочарованных в соборе.

Накануне же вот в этих палатах появился Авраамий Палицын.

Они, Пожарский и Трубецкой, приняли его.

Авраамий рассказал им кое-что интересное.

– Сегодня приходили ко мне атаманы. С ними были боярские дети и дворяне. И подали они мне от всех чинов письмо об избрании царём Михаила Романова!

И он положил на стол перед ними свернутый трубочкой столбец, перетянутый тонким красным шнурком.

Да-а! Казаки старались делать всё по форме. Они учились…

День начался в этот раз необычно.

Князь Дмитрий сразу же заметил, что чем-то был взволнован Волконский, когда он, встретившись с ним, на бегу пожал ему руку. Потом догадался: оказывается, приехал наконец-то казанский митрополит Ефрем.

Тут же, на ходу, ему сообщил последнюю новость и Кузьма.

– Мстиславский здесь… – тихо сказал он.

И князь Дмитрий понял его и понял ещё, что Мстиславский-то один не появляется. Скорее всего, явился с командой.

– Всё! Королевича Карла Филиппа посадим на престол, – шепнул он Кузьме.

Тот улыбнулся одними губами, неестественно, что было непохоже на него.

И князь Дмитрий подумал, что он из-за чего-то волнуется.

И он тут же вспомнил об этой толпе, из казаков и московских людей, у дворца. Понял, что это-то и беспокоит Минина. И вчерашнее письмо Авраамия от казаков и детей боярских тоже!.. Вот откуда грозила опасность. Вот с какой стороны была угроза их кандидатуре, шведскому королевичу.

Открыл заседание собора митрополит Ефрем, по статусу, вместо патриарха, которого лишилась Русская земля.

Выступать сразу же вызвались несколько выборных. Слово первому дали какому-то галицкому дворянину, полагая, что он будет говорить за шведского королевича.

Тот, выйдя вперёд, положил перед митрополитом свиток.

– Выписка о родстве Михаила Романова с прежними государями российскими из Рюриковичей! – громко объявил он.

На секунду он смутился под недобрыми взглядами бояр, сидевших в передних рядах в тяжёлых длинных одеждах, отороченных мехами. В огромной палате было прохладно. Её топили. Но она была так велика, что тепла печей хватало только на то, чтобы едва поддерживать сносные условия. И все сидели в тёплых кафтанах, сапогах. Некоторые и сюда явились в шубах и тулупах.

– И государь царь Фёдор Иванович, оставляя нас, сирот его, наказал царство и скипетр своему двоюродному брату, боярину Фёдору Никитичу! А поскольку того нет на Москве, и нескоро предвидится, то скипетр, шапка и держава переходят к его сыну Михаилу!..

Он не успел закончить, как в первых рядах, где сидел Мстиславский со своими ближними из думцев, поднялся шум, негромкий… Но затем голоса зазвучали громче.

– Ты не то говоришь! – вскричал Гагарин.

Фёдор Шереметев отрицательно замотал головой, непонятно чему-то улыбаясь. Тихо, сквозь зубы, он процедил так, чтобы слышно было только Мстиславскому и Воротынскому:

– Молокососов нам не хватало, из своих же!

По виду Мстиславского, сидевшего каменной глыбой, не было заметно, что это предложение задело его. Фёдор Иванович был готов к такому повороту событий на соборе. Но он считал, что в его власти повернуть дело в нужную сторону.

Первым, встав с места, высказался против этого Морозов:

– Он приходится не по прямой линии родичем царю Фёдору! Упокой его праведную душу, Бог!

Глянув на митрополита и сидевшего рядом с ним архиепископа Арсения, он истово перекрестился.

– Ишь ты – праведный! – раздались насмешливые выкрики со стороны атаманов. – Сами же вы, бояре, смеялись над царём Фёдором за его праведность! Юродивым считали!..

Не выдержал всегда сдержанный Ромодановский, закричал атаманам:

– По материнской линии он приходится царю Фёдору! По материнской! А когда на Руси-то по матерям считались?

Теперь засмеялись дворяне и боярские дети. Казаки же на время притихли.

Опять попросил слово тот же атаман по прозвищу Медведь. Он вышел вперёд, когда митрополит кивнул ему головой, мол, даём тебе слово. И атаман положил рядом со свитком галицкого дворянина ещё один.