Преодоление

На соборе согласились и с этим составом. Мстиславский и поддерживавшие его думные посчитали, что священники будут порукой, что там, на Красной площади, ничего неожиданного не случится.

Четверо, которых выбрали говорить с народом, вышли из дворца. Там, у крыльца, уже стояли пары, запряжённые на случай непредвиденных посылок. Это предусмотрительно подготовил Кузьма по просьбе Пожарского. Князь Дмитрий ожидал уже что-то подобное.

Архиепископ и архимандрит уселись в одни сани. Морозов залез вслед за Авраамием в другие.

Кучера, смекнув, что будет потеха, скоренько вскочили на передки подвод.

– Эй-й! Расступи-ись! – вскрикнули они, разворачивая подводы в плотной толпе, окружавшей дворец.

Они развернулись и понеслись по Спасской в сторону ворот: туда, на Красную площадь.

За ними устремились казаки, бездельно болтавшиеся в толпе: кто-то верхом, кто-то пешим, своим ходом. Побежали и ярыжки.

Подводы с земскими подкатили к Спасской башне, мелькнули под воротами, тёмными и низкими. От кирпичной кладки дохнуло холодом пустыни ледяной. И это тут же отступило, как только они выкатились на мост.

Там же, за мостом, вся площадь была запружена народом. У Лобного уже негде было протолкнуться в сплошном хаосе людей, собравшихся по зову бирючей.

Подводы остановились. Архиепископ с трудом вылез из саней, тяжело ворочая большим нескромным животом. За ним также долго вылезал архимандрит Иосиф, страдающий одышкой от пристрастия к напиткам крепким.

Пока они так возились, Морозов ловко выпрыгнул из саней. Просто и опрятно одетый, он был силён, горяч и подвижен, несмотря на возраст. Не дожидаясь ни архиепископа, ни архимандрита, он пробежал до Лобного, взбежал наверх. Туда – на возвышение, где голос вольницы народной услышать можно было ещё. За ним не отставал Авраамий. Келарь, хотя уже отяжелел от сытой жизни в Троице, но ещё сохранил кое-что от былой ловкости и силы.

– Народ московский! – зычно бросил Морозов в огромную толпу, сомкнувшуюся вокруг Лобного. – Мы, выборные «всей земли», спрашиваем у вас совет! Кого нам следует избрать государём и великим князем?.. Кого вы хотите видеть своим батюшкой, царём всея Руси?..

Краем глаза он заметил, что архиепископ и архимандрит, запыхавшиеся, лезут на Лобное.

Архиепископ, ещё не взобравшись наверх, замахал руками, словно хотел что-то остановить, тяжело дыша и молча разевая рот, как рыба, выброшенная на берег. Но уже было поздно что-либо говорить с народом. Он, Василий Морозов, сделал всё, как было задумано с Иваном Романовым и Лыковым. А сейчас в поддержку ему был к тому же и Авраамий.

Толпа не дала даже ему, Морозову, закончить то, что он хотел сказать. Хотя он был настроен уламывать московский народ, чтобы протащить своего племянника на трон.

– Михаила Романова хотим в цари и государи! – раздался истошный вопль из толпы, подхваченный сотней глоток.

– Романова!.. Романова-а!.. – понеслось над площадью из конца в конец…

Больше ни Морозову, ни архиепископу не дали говорить вопли, заглушившие слабые голоса противников.

Бесцельно проторчав ещё немного на Лобном, продуваемом жестким, пронизывающим февральским ветром, архиепископ и архимандрит спустились вниз, к саням. Больше здесь им делать было нечего. Они выполнили поручение собора и обратно до дворца лошадей уже не гнали. Они доехали до дворца мрачные, не разговаривая друг с другом. Они были возмущены поступком Морозова и Авраамия. У дворца их сани с трудом пробрались через толпу из казаков и московских посадских, сплошным кольцом окруживших дворец. И здесь, у дворца, уже знали, что произошло на Лобном. Толпа ликовала. Вот-вот, казалось, их сани подхватят сотни рук и понесут так до дворца, под крики, восторги от своей победы.

В палате, куда они вошли, тоже знали результат их выхода в народ.

Мстиславский сидел, ни на кого не глядя, по его лицу расползлись красные пятна. Таким, едва сдерживающимся, его редко кто видел.

Князь Борис же, переглянувшись с Морозовым и Иваном Романовым, подмигнул им. Они утерли нос думцам, сторонникам Карла Филиппа или ещё какого-нибудь иноземного королевича. Те с треском провалились.

В этот день бояре ещё раз попытались отыграться.

– Отложить бы надо выборы государя, – поднявшись наконец-то с места, начал было Мстиславский…

Но атаманы и казаки, набившиеся в палату, уже почувствовали за собой силу. Волновалась и вся площадь перед дворцом. Оттуда долетали крики:

– Романова-а!..

– Нечего больше тянуть!..

И голос Мстиславского, охранителя земли Русской, так никто и не услышал. Поняв это, он сел обратно на лавку, опустил глаза, чтобы не видеть того, что творилось вокруг. Того безобразия, своевольства, ребячества в государевых делах, которого он не терпел, не переносил, и всю жизнь боролся с этим. Смутно было у него на душе. Но он так и не понял, что заигрался с выборами государя: такого, какого он представлял себе в Москве.

Пожарский объявил собор на сегодня законченным. Но в дверях, и дальше, по всем коридорам и лестницам, везде, где стояли казаки и простой московский народ, пошёл гул из голосов. Кричавшие требовали продолжать собор.