Впереди, у боярских мест, появились, осмелев, атаманы и казаки. С ними были и выборные из разных городов, боярские дети, дворяне, купцы.
– Ни вы, ни мы не уйдём отсюда до тех пор, пока вы не принесёте присягу государю и великому князю Михаилу Романову!..
Это был ультиматум.
Митрополит Ефрем побледнел. Он опасался новой ссоры между земцами и казаками. К казакам же, как стало известно, примкнули посадские. И с ними теперь приходилось считаться: без былой-то государевой власти, её силы, как было при прежних царях.
Это ещё больше укрепило казаков и посадских в своей правоте.
Но все доводы разбивались о площадной призыв: «Гоните присягу Михаилу Романову!..»
И собор, бояре, временное земское правительство вынуждены были пойти на уступку.
Мстиславский, сразу постаревший, с потухшими глазами, не поднимал головы. Морщины с дряблых щёк расползлись по шее и замкнулись где-то на затылке, под высоким воротником кафтана.
Фёдор Шереметев, заметив его состояние, наклонился к нему, зашептал, успокаивая его:
– Ладно, бог с ним! Изберем Мишку Романова. Тот молод ещё и глуп! И куда он денется-то? Боярская дума будет вершить всё… А Филарета король не выпустит никогда. Да и поговаривают, что он хворает там здорово… Вот князя Василия жалко, – признался он, имея в виду Голицына. – Такого мужа забрали от «земли»…
Мстиславский, слушая его, стал постепенно поднимать голову, отходя от растерянности. Его лицо опять приняло прежний вид уверенного в себе человека. Но розовые пятна от прошедшего волнения сильнее обозначили его преклонный возраст.
Когда Шереметев замолчал, князь Фёдор, повернувшись к нему вполоборота всем своим большим грузным телом, тоже тихо заговорил, как всегда, с расстановкой, взвешенно.
– Ты бы научил своих людей, как надо выкрикивать на царство-то. А то уж больно стеснительные оказались! Не то что казаки-то! Те, быдло, вот-вот царство возьмут под себя… Как вот ты-то: согласен будешь жить под тем же Трубецким? Вокруг него ведь кишмя кишат атаманы!.. Сволочи… – тихо выругался он.
Воротынский, молча слушавший их, сидя рядом, согласился с ним и Шереметевым. Затем он встал, жестом показал Пожарскому, что хочет что-то сказать.
– Предлагаю записать, что Земский совет будет в помощь думе! – стал развивать он предложение, которое они подготовили с Мстиславским, уступку вот им, тем же казакам и провинциальным дворянам, полагая, что эта уступка недолго продержится, когда установится крепкая власть.
В тот день на соборе всё же присягнули Михаилу Романову. Но раздор остался. И хотя молебен в честь новоизбранного государя прошёл спокойно, всё равно многие, проигравшие вот только что, сжимали кулаки.
Мстиславский, а вместе с ним и другие думные с трудом, только из приличия, дотянули до конца молебна.
С грустным выражением на лице, стараясь не подать вида, что опечален, молебен вёл митрополит Ефрем: «Многое лета царю и великому князю Михаилу Фёдоровичу Романову государю всея Руси-и!.. Слава-а!..»
Тяжело было у многих на сердце здесь, во дворце.
Пожарский уехал из Кремля расстроенным. И не только он один. Их кандидатура, королевич Карл Филипп, окончательно пала на Земском соборе, как ни защищали они её изо всех сил.
«Теперь можно немного отдохнуть», – чтобы отвлечься, подумал он, что завтра не нужно будет спешить в Кремль, в те же приказные палаты.
Дьякам и подьячим, уставшим тоже до чертиков от собора, решено было дать отдых. Они вымотались от напряжённой атмосферы на соборе, угроз, давления силой, страхов, как бы чего не вышло худого, сейчас-то в Москве, когда она была переполнена казаками.
Князь Дмитрий уехал в Мугреево, к своим. И там, дома, уже за столом, он рассказал Прасковье, что было на соборе.
– Как же теперь мир-то держать с обеих сторон?! – выскочило у него то, что больше всего беспокоило. – Шведы-то могут обидеться!..
По его огорченному виду Прасковья поняла всё и не стала ни о чём расспрашивать. Она сообщила только о мелких делах по двору, по хозяйству да ещё о детях.
Князь Дмитрий, благодарный ей за это молчаливое участие, отошёл сердцем, успокоился. Успокоился он и о другом: его личное хождение в государи тоже осталось в прошлом.
Глава 7
Коронация Михаила Романова
Длинная вереница возков и саней вышла за Красные ворота Земляного города и направилась на северо-восток, по Ярославской дороге.
Впереди и позади крытого возка Фёдора Ивановича Шереметева, который шёл первым, скакала его охрана, боевые холопы, готовые отразить нападение от повсюду рыскающих остатков польских шаек того же Лисовского. За ним, за его возком и охраной, двигался с большой охраной возок князя Владимира Бахтеярова-Ростовского.
В крытом возке, также под усиленной охраной, ехал архиепископ Рязанский и Муромский Феодорит. Архимандрита Чудовского монастыря Авраамия сопровождали его монастырские слуги. Келарь Авраамий Палицын снарядил с собой для охраны своих, троице-сергиевых холопов. Архимандрит Спасо-Нового монастыря – тоже своих… А далее, позади них, тесно в санях сидели протопопы.