Преодоление

– Шах, государыня, умнейший человек! – с восхищением заговорил он, не скрывая своего отношения к деспоту восточному. – И европейцам у него честь великая!..

Марина задумалась… Вот где, у шаха, найдёт она приют, кров, заботу!.. Вот куда она сможет перебраться при опасном для неё развитии событий здесь. Да, ей скрашивали время беседами о возвышенном, о человечном, о любви к ближнему, вот они, её милые монахи, но такие беспомощные, слабые. А выглянешь в окно – там азиаты, грязь, бездомные собаки, вонь, мухи, нищие, пейзаж унылый, глухая глухомань, как на краю земли какой-то, забытой Богом и людьми… А её бедная, верная пани Барбара под впечатлением от проповедей отца Мело тут же вступила в орден святого Августина. И патер, такой же религиозно-восторженный, как пани Барбара, не мешкая провёл обряд посвящения её в тайны ордена…

«Блаженные!» – мелькнуло у неё с завистью.

Сама же она никуда не могла ни уйти, ни скрыться от отвратительной действительности.

В это время Заруцкий, как-то придя к Марине, застал её в окружении католических друзей, единомышленников.

– Пан Иван, – учтиво обратилась она к нему. – Мои друзья, – показала она на монахов. – Советуют отправить послов к шаху Аббасу: просить его о помощи деньгами, товарами…

Это совпадало с его замыслами:

– Да и людьми воинскими тоже! – сразу согласился он

Если он брался за дело, то делал его быстро. В посольство включили казаков, Ваньку Хохла и Яшку Гладкова, с ними же подьячего Богдашку. Вскоре нашли и нужного проводника. Им оказался персидский купец Хозя Муртаза.

Заруцкий на очередной встрече с Мариной заикнулся, что надо бы послать к шаху Николая Мело. Марина воспротивилась этому. Она не хотела расставаться с бедным патером, утешающим её, когда на неё накатывали мрачные мысли. Сошлись они на фигуре кармелита. И тому, Ивану Фаддею, вместо того чтобы ехать дальше в Европу, к тому же королю Сигизмунду, пришлось отправиться обратно к шаху.

* * *

Прошла зима. На дворе уже было тепло. Конец марта. Снег сошёл, но Волга ещё несла и несла, очищаясь, мутные воды. Началась судоходная пора. Вверх по реке ушли первые баркасы с солью, с товарами персидскими: на север везли шёлк, сафьян, пряности, и многие ещё соблазны южные.

В один из мартовских вечеров Бурба допоздна ждал Заруцкого в воеводской избе, не ложился отдыхать, хотя зверски устал за день. К тому же изба, наполненная атаманами и пьяными казаками, не располагала для отдыха.

Наконец уже по темноте появился Заруцкий, выгнал всех из воеводской. Пришёл он от царицы. Бурба догадался об этом потому, что Заруцкий был хмельной. Он поднялся с лежака, на котором прикорнул было, и сел.

– Иван, тут один подьячий, из приказных, проболтался по пьянке, – начал он. – Говорит, князь Иван Хворостинин писал на Терек, Головину. Просит у того ратных, чтобы тебя с Мариной и её сыном арестовать… Нас-то он не берёт в расчёт!..

Заруцкий, выслушав его, поковырял, размышляя, пальцем в носу, словно малый ребёнок. Затем, вздохнув, он, уже было раздевшись, снова натянул на себя кафтан.

– Пойдём порядок наводить, – бросил он Бурбе и вышел из избы в темноту ночи. – Разберёмся с этим…

Он поднял своих казаков. Те арестовали Ивана Хворостинина, весь приказной штат и того болтливого подьячего тоже. Допросив подьячего, Заруцкий понял, какой размах среди астраханцев принял заговор против него, Марины, его казаков.

И он велел привести на допрос Хворостинина.

– Ты служил Тушинцу! Почто сейчас-то не с нами, а? – спросил Заруцкий Хворостинина. – Твой племяш, Иван-то, был у первого царя Димитрия в советниках! И брат, Юрий, верно служил в Тушинском городке второму Димитрию!

– Что ты ставишь дураков-то в пример? Хм! – ухмыльнулся князь Иван.

Заруцкий, обозлившись, приказал пытать его.

Но князь Иван так ничего и не сказал, не выдал никого из тех, с кем сговаривался выступить против Заруцкого.

Заруцкий велел пометать с обруба [34]в воду всех, кого допрашивал.

Началось отлавливание сторонников князя Ивана. Под этот шумок казаки стали грабить астраханские дворы. По посадам поднялась стрельба, крики: «Караул!.. Грабят!»

Не забыли, напомнили астраханцы Марине ещё и другое: нарочно ударили во все колокола.

* * *

– Когда же они вернутся-то?! – стала часто раздражаться Марина в последнее время, когда речь заходила о посольстве к шаху.

И всё это при нём, при Заруцком. И ему не нравилось это в ней. И один раз он не выдержал её очередного нытья.

– Государыня, тебе бы надо вести себя более сдержанно, – тактично заметил он.

Он обращался к ней всегда вот так, официально, хотя она просила не делать этого. Но она для него оставалась всё той же государыней.

И вот в конце марта вернулся от шаха гонцом один из посольских, уходивших с Иваном Хохловым. Заруцкий и Марина, с нетерпением ожидая известий, сразу же приняли его.

Гонец, молодой и горячий малый, немедля явился в крепость, на воеводский двор.