Преодоление

«Дубовские чтения», как их называли авиаторы, повторялись по семь – десять раз в день, превращая воскресенье в сплошную перекличку и вызывая, помимо внутреннего протеста, острое, ни с чем не сравнимое желание побыстрее смотаться в самоволку. Даже юные, непорочные души, никогда не помышлявшие о нарушении дисциплины, в дежурства Дуба мечтали только об одном – искупаться в море: все чаще и чаще, сделав семиминутный марш-бросок от забора училища к пляжу, молодые, здоровые парни появлялись среди отдыхающих курортников. Но и Дуба стали замечать на пляже. Заложив руки за спину, он шагал по песку, всматривался в лица и, как только засекал нарушителя, круто развернувшись, бросался к училищу.

Сергеев, отбывавший на кухне вместе с товарищами три наряда вне очереди, не выдержал:

– Есть гениальная идея, ребята! Неделя на разработку – и Дуб в нокауте!

– Ну да?!

– Честное слово!

В следующее воскресенье, когда Дуб скрытно появился на берегу моря (в дежурства других офицеров дисциплина соблюдалась свято), курсанты, не получившие увольнительных, спокойно купались, загорали, играли на пляже в волейбол. Дуб, увидев это, остолбенел. Минуты на две он замер как вкопанный, не веря самому себе, затем тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Наконец он понял, что видит нахальных самовольщиков, и, злорадно усмехнувшись, бросился в училище. Ворвался в казарму и прямо с порога приказал:

– Дневальный! Срочно! Построить! Всех! Семь минут на сборы! Ни минуты больше! Семь минут!

– Но, товарищ капитан…

– Выполняйте! Семь минут!

– А кто будет дежурить у телефона?

– Я! Я буду дежурить! Немедленно! Семь минут!

Ровно через семь минут все курсанты стояли в строю.

Дуб всматривался в спокойные лица, что-то мычал, тряс головой, загибал пальцы на руках, пересчитывал личный состав, поименно сверялся со списком, но все сходилось. В самоволку… никто не ходил.

– Гм… Хм… Как же это? – Он опять тряс головой; не в состоянии что-либо понять, мучительно решая задачку из учебника первого класса, но ответ не сходился, весь его жалкий, подавленный вид говорил, что такого быть не может. Дуб размышлял стереотипно: чтобы собрать курс, необходимо послать к морю гонца. Пусть гонец хорошо бегает и преодолевает расстояние от училища до пляжа за семь минут. Но чтобы вернуться обратно, и нарушителям, и гонцу потребуется еще семь минут. – Семь прибавить семь, – шептал он, совершенно забыв, что стоит перед строем, – семь прибавить семь будет четырнадцать… Как же четырнадцать?! Почему четырнадцать?! – Не отдав никакой команды, ничего не видя перед собой, он побрел в канцелярию.

Это был чистый нокаут.

Но самое удивительное началось после обеда – Дуб, взяв секундомер, бегал от училища к морю и обратно, однако преодолеть расстояние меньше чем за двенадцать минут не мог. Тогда, совершенно отчаявшись, Бревно снял китель, брюки, сапоги, аккуратно сложил одежду на траве и, оставшись в одной майке и плавках, снова бросился на штурм. Невероятным усилием ему удалось почти на минуту улучшить результат, но перейти десятиминутный рубеж оказалось выше человеческих сил.

Много раз после этого случая он собственными глазами видел нарушителей на пляже, десятки раз устраивал построения и переклички, но никого не сумел уличить в самоволке – ровно через семь минут курсанты как штык стояли в строю. Дуб осунулся, стал задумчив, рассеян, на приветствия и вопросы не отвечал, дважды пытался побить собственный рекорд в беге между училищем и морем, но ничего не получилось.

Теперь, спустя десять лет, всеми забытый капитан Дуб, словно призрак, явился Сане из прошлого, воскресил давнее, растревожил совесть… Не стоило тогда мастерить радиомаяк, который включал дневальный, едва Дуб приказывал построить курс, не стоило делать транзисторные приемнички, принимающие сигнал тревоги, зовущий воздушных соколов на базу, где бы те ни находились, потому что, каким бы ни казался им несчастный, обманутый Дуб, судить его они не имели права. Дуб был прежде всего человеком, другим, непохожим на них, но человеком.

Испытывая гнетущее, подавленное состояние, Саня открыл глаза и увидел, что уже утро, за окном моросит мелкий дождь, и хочется плакать, но слез нет.

Глава четырнадцатая

СРАЖЕНИЕ

Отпустив такси, на котором ехал с вокзала, Саня прошел в тихий дворик госпиталя и остановился, пораженный. Какие-то загорелые, мускулистые парни в джинсах и фирменных рубашках с короткими рукавами, открыв кузов грузовика, весело выгружали и перетаскивали на зеленую лужайку под окнами Лешиной палаты, электрогитары, усилители, акустические колонки, ударные инструменты. Присмотревшись, Сергеев изумился еще больше – ансамбль целиком состоял… из группы «Сатурн», как они с гордостью называли себя, а заправлял такелажными работами тот симпатичный паренек, Юрий не Алексеевич, в деревне которого растет самое наилучшее просо.

– Ну как, Александр Андреевич? – улыбнулся Юра, показывая на импровизированную эстрадную площадку.