Преодоление

– Грандиозно, – с едва уловимым сомнением подтвердил Сергеев, живо, во всех деталях представляя, как при первых же аккордах, разрывающих устоявшуюся годами тишину госпитального сквера, эскулапы ринутся в бой с новоявленными музыкантами. – Впечатляет.

– Нет, вы что-то не договариваете, – словно читая его мысли, еще шире улыбнулся сатурновец.

– Да погонят вас отсюда в три шеи, – вздохнул Саня. – Только пятки будут сверкать. Еще и телегу вдогонку напишут.

– Недооценили, ох недооценили, Александр Андреевич, – паренек пришел в полный восторг. – У нас мандат есть. На все случаи жизни. От Москонцерта!

– Значит, вместе с мандатом погонят.

– Никак нельзя! Дополнительно к мандату солидная бумага имеется. На самодеятельный праздничный концерт перед измученными медициной авиаторами и космонавтами. Все нештатные ситуации предусмотрены!

Саня с любопытством взглянул на счастливую сияющую физиономию сатурновца, который все больше ему нравился, и тоже невольно улыбнулся:

– А почему праздничный концерт? Разве сегодня праздник?

– Воскресенье, Александр Андреевич!

– Воскресенье? – удивился Саня, потерявший счет времени, словно дни и ночи давно слились для него в сплошной, неделимый поток.

– Ну да. Раньше, когда один выходной был, его за праздник почитали. Я еще пацаном пешком под стол бегал, но помню: народ наряжался, лучшие платья, костюмы надевал, гулянья устраивал. Кругом смех, веселье, гармонь наяривает – хорошо. Сейчас два выходных, и оба как-то теряются. Жалко. Вот мы и решили возродить старую традицию – радоваться в полную силу перед новым трудовым днем! Здорово, правда?

– Грандиозно! – уже искренне, заражаясь настроением товарища, сказал Саня. – Тогда вы тут возрождайте, а я – в драку.

– Поддержим! – Юра вскинул руку, описав в воздухе замысловатый знак, и тотчас легкий, словно освежающий ветерок, музыкальный аккорд развеял хмурую темень дня. – Поддержим! – весело повторил он. – Огнем всех музыкальных инструментов! Страстью наших сердец!

Сане хотелось сказать что-то сердечное, но он только рассмеялся и, забыв о солидности, помчался к тяжелым парадным дверям госпиталя.

В замечательном настроении, переполненный решимостью, он рванул массивную дубовую дверь и… лицом к лицу столкнулся с Вероникой.

– Вера! – воскликнул он, всматриваясь в ее красные, заплаканные глаза. – Что с тобой? И отчего ты распустила нюни?

– Меня к Леше не пускают. Никого не пускают, – всхлипнула она.

– Не пускают? – переспросил он. – И правильно делают!

– Как же правильно? – Женщина подняла на него большие голубые глаза, полные слез. – Мне так нужно его видеть!

– Потерпи чуть-чуть, – Саня взял ее под округлый локоток, выводя на улицу. – Там сейчас намечается небольшое мужское дело. Присутствие женщин, даже замечательных, абсолютно нежелательно.

– Я вторые сутки тут дежурю, – вздохнула она.

– Ты молодец, – улыбнулся Саня. – И завоюешь мою дружбу, если…

– Если… – тонкие, вразлет брови взметнулись в ожидании.

– Если скажешь, что умеешь петь, – закончил Саня.

– Да, – в ее глазах отразилось недоумение. – Я умею петь.

– Тогда ты можешь здорово помочь.

– Как? Как, Александр Андреевич?!

– Видишь тех бандуристов? – Саня показал на лужайку, где самодеятельный ансамбль сатурновцев готовился к сражению. – Иди к ним. Иди, иди, Вера. Скажи, что послал тебя Сергеев и что после артподготовки твой черед.

– Я побежала. – Она вмиг все поняла и просияла. – Спасибо… Саня!

Поднимаясь по широкой парадной лестнице, Саня вспомнил говорящего попугая и с веселой бесшабашностью подумал, что профессору не мешало бы сегодня захватить умную птицу с собой, тогда бы силы уравнялись: у них отряд сатурновцев с солисткой, у Хмырьева – попугай. Отворив дверь в просторный кабинет начальника госпиталя, где была назначена встреча, он сразу увидел среди множества халатов хрустяще накрахмаленный халат Хмырьева, попугая с ним не оказалось, профессор явно переоценивал свои возможности, лишал себя мощной поддержки.

– Что же вы, голубчик! – растягивая слова, бросился к нему профессор. – Мы ждем, ждем… А вы задерживаетесь! Даже халат не надели! Безобразие!

Саня с обворожительной улыбкой, молча постучал по циферблату часов – точный хронометр показывал ровно десять, улыбнувшись еще шире, просунул руки в рукава халата, любезно поданного Димой, который пришел пораньше, чтобы прояснить ситуацию, и, кивнув Хмырьеву, поджавшему тонкие губы, отошел с товарищем к окну, здороваясь со знакомыми медиками.

– Может, начнем, товарищи? – Саня услышал голос Хмырьева. – Две минуты одиннадцатого. Безобразие!