Преодоление

Как только Союз стал давать трещину, так наши соседи сразу же стали пробовать нас на прочность. Сейчас нередко можно услышать, ну зачем мы воюем на Кавказе, отдайте Кавказ кавказцам, пускай они сами между собою, и разбираются, или зачем мы втянулись в войну за Цхинвал, зачем там своих людей кладём? Бать, ты этих людей не слушай. Если мы хотим выжить, нам придётся воевать. Если не будем воевать в Южной Осетии, значит, будем воевать на всём Кавказе, не станем воевать на Кавказе, война придёт в Москву. И это всё уже было на нашей с тобой памяти.

Так вот, отче, моя группа совершала рейды по тылам противника. Мы устраивали диверсии, взрывали склады с боеприпасами, мосты, базы с горючкой. Однажды, уже выполнив задание, возвращались домой. Не стану посвящать тебя в подробности, но насолили мы противнику крепко, поэтому и бросились они за нами в погоню, отомстить решили.

Мы спешно отходили, стараясь не вступать ни в какие стычки. И вот во время отхода один из моих бойцов, а я в то время был сержантом — срочником, мне тогда ещё и двадцати не было, подрывается на мине. Взрывом ему оторвало пятку. Что было делать? Сам понимаешь, в нашей ситуации, или погибать всем, или ему одному. Мы перевязали Диму, так звали раненого, и оставили ему, в дополнение к его боезапасу пистолет, на случай «если». И отряд пошёл дальше, погоня уже дышала нам в спину.

И в этот момент, когда мы тронулись в путь, а он остался, я понял, что не могу его бросить. Вот не могу, и всё. Не смогу я тогда жить дальше, есть, пить, не смогу, если брошу. И я остался. У нас уже тогда было с собой специальное средство, введя которое, человек переставал чувствовать боль и усталость, и даже при ранении, мог двигаться своим ходом. Я ввёл его Диме, и мы пошли. Конечно, догнать отряд, мы не смогли бы ни при каких условиях. Дима где-то шёл, а где-то я волок его на себе.

Единственно, чем могли нам помочь ребята, так это тем, что пошумели и увели погоню за собой. Поэтому мы и смогли несколько дней спокойно «ковылять» по направлению к своим. Дима мог идти, наступая только на одну ногу, а на другую я соорудил ему что-то наподобие костыля. Он шёл, повисая на мне. И я время от времени вводил ему средство обезболивания, чтобы он не терял сознания.

Те, кто преследовал отряд, не смогли догнать наших ребят, зато они вычислили нас с Димой. Зная, что у нас раненый, они понимали, что диверсионная группа, будь раненый в основном составе, не смогла бы уйти от преследования. Тело они не нашли, значит кто-то, каким-то образом, должен ещё пробиваться назад вместе с ним, отдельно от остальных.

Тогда они просто рассчитали путь, которым мы пойдём и двое суток ждали нас. Мы по всей логике вещей должны были выйти и двигаться по одному такому неглубокому ущелью. Обойти его с раненым на руках было невозможно, и противник занял позицию наверху по стенам ущелья с обеих сторон.

Я шёл и волок Диму на себе, он у меня что-то уже лопотал, практически находясь вне себя. Мы вошли в ущелье, и только тогда я увидел их. Они стояли, совершенно не прячась, наверху, по стенам слева и справа. Я, вскинув автомат, продолжая идти и тащить друга. Потом опустил оружие, понимая, что сопротивляться бесполезно, мы были как на ладони. Что делать? И я решил не останавливаться. Если попытаются взять в плен, то у меня была граната. Мы шли, и я ждал, когда они начнут стрелять. Но они не стреляли. Вот мы прошли уже половину пути, и было так тихо, что я слышал как бьётся моё сердце, а оно готово было выскочить из груди. Может они не хотят стрелять нам в лицо и расстреляют потом в спину? Это невыносимо тяжело: медленно идти под прицелом автоматов, каждый шаг как последний. И только ждёшь: когда?

Наконец, мы прошли всё ущелье, и только тогда я остановился и оглянулся назад. По стенам никого не было. Они ушли, так и не став стрелять.

Когда мы добрались до своих, было столько ликования. Дима сейчас живёт недалеко от Нижнего, я потом с ним встречался.

И знаешь, правильно говорят, что жизнь порой поворачивает круче любого романа. Уже давно закончилась та война, давно распался Союз. Дело было в Москве, я тогда служил старшим лейтенантом, и мой взвод охранял встречу представителей закавказских республик. Там я и познакомился с одним из сотрудников охраны азербайджанской делегации. Разговорились, и я сказал ему, что ещё мальчишкой воевал в Карабахе. Он обрадовался и сказал, что тоже принимал участие в той войне. Мы разговорились и стали перечислять места, где участвовали непосредственно в боях. И, представляешь, оказалось, что он был командиром той самой группы, что устроила нам тогда засаду. Мы с ним даже обнялись. Он-то мне и рассказал, как они нас ждали.

— Почему же вы не стреляли? Спрашиваю.

— Потому, что я команду не дал стрелять. Отвечает.

— А почему ты не дал команду?

— А тебе бы хотелось, чтобы я её дал, да!? Сам понять не могу, не дал и всё тут, но только не из жалости. — Помолчали. — И, знаешь, когда мы возвращались, меня никто из бойцов не спросил: почему мы не стали стрелять? И ещё, самое главное. Меня никто не сдал начальству.