Преодоление

Сергея Иосифовича я впервые увидела, когда он уже вернулся из ссылки, Помню его необыкновенную радушность и одновременно затравленный взгляд. Он смотрел как-то исподлобья, словно постоянно в ожидании удара, на который ответить не сможет, а только что и успеет голову в плечи втянуть. Вместе с этой семьёй Зина переезжала из города в город, и, в конце концов, оказалась в нашем городке. Сергея Иосифовича благословил переехать в Покров святитель Афанасий Ковровский. Он в то время доживал свои последние годы в Петушках. Нина Сергеевна, его келейница, я её ещё тоже застал, рассказывала, как Варя, дочь Сергея Иосифовича приезжала к Владыке, а она не хотела девушку пускать в дом. Святитель услышал имя Фуделя и закричал:

— Ниночка, скорее пусти девушку в дом, это же дочь Серёжи Фуделя.

Вера Максимовна, будущая жена Сергея Иосифовича, выходила за него в ссылке. Была уже невестой, когда узнала, что жениха арестовали и собираются выслать из столицы. Спросила мать: — Что мне делать?

А та ответила, что замуж выходят не только на радость, но и чтобы разделить с любимым человеком его страдания. И она решилась. На их венчании пели и служили, ссыльные епископы, митрополит Казанский Кирилл, Фаддей, будущий Тверской и Афанасий Ковровский.

Вся их молодость прошла во встречах и расставаниях. Сергея Иосифовича периодически арестовывали, он отбывал срок, возвращался к семье, у них рождался ребёнок, и он снова уходил по этапу. Правда перед войной его выпустили, наверно для того, чтобы пройти ему дорогами войны, вернуться и снова уехать в ссылку. Не могли ему простить его происхождение, друзей отца, протоиерея Иосифа Фуделя. Да много ещё чего не могли, да хотя бы ту же его открытую проповедь Православия. Такое тогда не прощалось.

Его сын, Николай воевал, потом выучился на литератора и даже писал книги. Понятно, что карьера сына врага народа не складывалась, и отец постоянно чувствовал себя виновным в неудачах сына. Ещё бы, сын учится в институте, а отец отбывает очередной срок.

В письмах Фудель вспоминает то время, когда уже в самом конце жизни Сталина, к ним на север по зиме стали привозить женщин, врачей, учителей, музейщиков и прочих «вредителей». Он описывает пережитое потрясение от виденной им человеческой беспомощности. Он вспоминает, как одна из таких осуждённых, после того, как их везли по холоду в открытом грузовике и свалили в снег, совершенно окоченевшая, подошла к наблюдающему за разгрузкой Фуделю и спросила: — Молодой человек, вы не подскажите где здесь можно найти туалет? — Ты представляешь, она искала туалет в заснеженной пустыне!?

Сергея Иосифовича должны были уже скоро освобождать, и вот вызывает его к себе оперуполномоченный и приказывает: — Фудель, будешь следить за этими тётками и пересказывать мне их разговоры. Жду от тебя регулярных доносов. — Мне стало так страшно. Я уже тридцать лет шёл по этим бесконечным лагерям, и наконец такая долгожданная свобода. И если откажусь «стучать», добавят срок, а «стучать» не могу, и сидеть уже не могу, сил больше нет. И вот пришла мне в голову отчаянная мысль о самоубийстве. Да Бог не допустил.

В Радоницу у нас на старом кладбище народу, яблоку упасть негде. Мы с Марьиванной сперва по могилкам верующих ходили, да служили там, где нас люди просили. А ещё весь день приходилось скрываться от цыган. Вы же знаете, какой это прилипчивый народ. Они на основном проходе мангалы поставили, шашлыки жарят, водка рекой. Увидели меня, и всё, выпей с ними, да выпей. От них и от трезвых-то не отвяжешься, а уж от пьяных. Я всё на занятость ссылался, и клялся, потом с ними выпить. И пришлось мне в течение дня этот проход чуть ли не на корточках, по — партизански, весь день пересекать, чтобы не дай Бог они меня не заметили.

Наконец, подошли к могилкам Сергея Иосифовича и Веры Максимовны. На кладбище уже никого не было, и так мы с ней хорошо с чувством помолились об этих людях. Зинаида Андреевна вспоминала, о том, что, вот, сколько лет она практически жила в их семье, а они никогда не тащили её в церковь. И к вере она по-настоящему пришла только после смерти Сергея Иосифовича. И ещё, она не помнила, чтобы в их доме кого-нибудь и когда — нибудь осуждали, даже тех, кто откровенно издевался над ними в те страшные годы.

Окончил молитву и подумалось: — Сергей Иосифович, как хорошо с тобой молиться. Просто по любви, не ожидая никакой ответной благодарности. Но радовался я недолго, буквально через день, в церковь пришёл человек, который хорошо знал Фуделей, и принёс мне книги из библиотеки протоиерея Иосифа с пометками Константина Леонтьева, дарственными надписями, в том числе и отца Сергия Булгакова. Отблагодарил, всё-таки, меня Сергей Иосифович.

Кстати, он считал себя всю жизнь неудачником, и винил себя в неудачной карьере сына. Рассказывают, что когда Сергей Иосифович приезжал к нему со своего 101 километра в Москву, то старался даже не заходить в комнаты, а проходил только на кухню и садился на краешек стула.