Преодоление безразличия. Нахождение смысла во время перемен

Если сегодня зайти в отдел «Психология и психологическая помощь» современного, хорошо организованного книжного магазина, можно легко убедиться, что большая часть книг пытается ответить на вопрос «Как стать счастливым?». Этот вопрос человечество задавало себе издревле, но исследовать в научном мире его начали примерно 120 лет назад. С самого начала он стал одним из главных для тогда еще молодой науки психологии. Однако в начале прошлого столетия он был сформулирован по-другому: в чем основная мотивация человека и что им непосредственно движет? Исследовательская идея опиралась на вполне убедительное предположение: если бы человек понимал, чего он хочет, он бы и знал, что ему требуется для наполненной жизни или что ему нужно дать или сделать, если в жизни стало больше сомнений, неуверенности и нестабильности.

Вся сомнительность этой исследовательской идеи (а изначально этого не предвидели) стала явной только спустя сто лет. Сегодня мы наблюдаем почти необозримое количество психологических и психотерапевтических школ, каждая из которых утверждает, предоставляя более или менее разнообразный репертуар доказательств, что именно она нашла один (если не единственный) путь, ведущий к наполненному существованию. При дальнейшем рассмотрении этих доказательств замечаешь их внутреннюю замкнутость и противоречивость, так как картина полна неисправимых и с виду непреодолимых противоречий. В сущности, после проделанного анализа мы не должны этому удивляться. Мы знаем, что опыт переживаний и поведение человека не статичны, не механистичны, не завязаны на его ресурсы, а зависят исключительно от его собственного участия.

В то же время нужно учитывать методическую сложность данного исследования. Это касается, например, тех самых сведений о свободе воли. Психология и психотерапия не только описывают, но в определенной мере также и предписывают и назначают, то есть являются не только наблюдающими дисциплинами, но и влияют на переживания и поведение людей. Интересно, что такие эффекты ожидания могут действовать и в обход сознания, то есть запускать психические процессы, которыми сознание не управляет.

Этот феномен становится очевидным при исследовании травм. В подобных исследованиях редко обращают внимание на некоторые особенности. Дело в том, что пациенты традиционных психоаналитиков чаще всего рассказывают о классических психоаналитических травмах, пациенты терапевтов – последователей Адлера, напротив, рассказывают о травмах, которые тематически касаются самоутверждения, групповой динамики, стремления к значимости. Пациенты терапевтов – последователей Юнга обладают богатым репертуаром архетипов и мифических фигур нашей культурной истории для описания их сновидений[49]. Этот феномен известен также под названием «doktrinäre Fügsamkeit» (доктринная покорность)[50].

Само по себе это наблюдение не ставит под сомнение ни одну из названных моделей, но оно дает понять, что опасно пытаться объяснять человека в целом и его психологию какой-либо концепцией, а также заключать его в рамки соответствующей концепции. Очень трудно добиться объективного и «чистого», не имеющего обратного эффекта анализа субъективных процессов.

Что делает нас счастливыми и что это значит для жизни?

Эти выводы становятся еще более актуальными, когда мы ищем подходящую мотивационную теорию в большем контексте дальнейших связей. Уже тот факт, что человек с трудом отвечает на вопрос о собственных желаниях и прибегает при этом к научным исследованиям или чтению книг по психологической помощи, кое о чем говорит. Он свидетельствует о существенной неопределенности, которая есть у человека и которой нет у животных ввиду их биологической инстинктивной уверенности. Животным не нужно спрашивать себя, чего они на самом деле хотят, настолько сильна их приспособленность к окружению.

О человеке в разные времена разные мыслители говорили, что он есть существо несовершенное, неопределившееся животное. Можно сформулировать это мягче: природа (жизнь, бытие) в случае с человеком пошла на большой риск, дав ему немалый кредит доверия. Она наделила его воображением, способностью предвосхищать события, создавать то, чего еще не существует; она дала ему язык, который позволяет вместе с другими делать то, что не под силу осуществить в одиночку. Она дала ему две свободные руки, которые практически требуют, чтобы он создавал то, что без его участия не могло бы быть создано или не появилось бы в такой форме, – она позволила ему серьезно вмешиваться в естественный ход вещей.