Преодоление безразличия. Нахождение смысла во время перемен

Менее очевидно, однако, как именно с помощью этой формулы объяснить альтруистическое поведение, ведь ключевой момент развития, который в ней заложен, – это выживание сильного за счет слабого. Так как простое наблюдение в этом и подобных случаях не всегда помогает, пробелы должна восполнить теория. Таким образом, объяснение перестает основываться на очевидности (биологической), а начинает опираться на теорию (биологизм). Тогда, например, возможно, что с точки зрения биологизма альтруистическое поведение окажется поведением, связанным с принципом отбора, то есть будет только казаться альтруистическим; речь будет идти о ненастоящем поведении[53]. К сожалению, при этом быстро забывают, а иногда вообще не говорят открыто о том, что такое предположение не основано на данных наблюдений, а просто была выдвинута гипотеза, что определенный феномен подходит к определенной теории или учению. Иными словами, редукционизм укрепляется и тогда, когда на основе данных, полученных в результате наблюдений, делают иные выводы – если наблюдения не подтверждают теорию, меняют не теорию, а наблюдения. Например, их «разоблачают» как ненастоящие. Эту ситуацию можно сравнить с тестом, в котором испытуемые, склонные к детерминизму, не были способны к благодарности, так как приписывали своим благодетелям эгоистические мотивы.

Этот принцип «приписывания», возможно, объясняет также, каким образом Зигмунд Фрейд (еще одна редукционистская модель) без труда переносил достаточно простой психоаналитический алгоритм постоянного конфликта между Я, Оно, Сверх-Я на такие разные феномены, как история культуры, литература, философия, юмор, религия и т. д. То, что при подробном рассмотрении выглядит почти как карикатура на редукционизм, не должно принижать сложность и интеллектуальную глубину психоанализа. Проблема здесь не в психодинамической теории, которую кладут в основу, а в попытке подогнать такие разные феномены под один подход – якобы эти феномены являются «не более, чем…». Все это довольно произвольно и зависит от приверженности той или иной теории. Например, с точки зрения приверженца классической психологии Адлера, воля к действию в политической и социальной сферах является выражением стремления к значимости. Согласно этому подходу, человек не ищет способа реализовать идею, признанную ценной, или осуществить миротворческий проект, а в первую очередь удовлетворяет собственные потребности в признании. Значит, ему не нужны власть и влияние, чтобы сделать хорошее дело, – ему нужно хорошее дело, чтобы получить власть и влияние и одновременно приобрести алиби для своего эгоизма. Если мы спросим самого человека, правда ли это, он, конечно, не согласится. Но с точки зрения данной психологической теории его отрицание как раз доказывает правильность теории, ведь настоящие мотивы не осознаются. Отрицание еще яснее указывает на то, что человек компенсирует и сублимирует.

Нужно добавить, что лишь немногие психологические теории применяют радикальный и в то же время спорный с точки зрения науки редукционизм. Немногие направления психологии рассматривают человеческую деятельность с той точки зрения, что она скрывает инстинкты, иные движущие силы психики и эгоцентризм. Но в популярной психологии такие теории держатся упорно, а их влияние фатально (это можно проследить на примере вышеописанных исследований о свободе воли). Нетрудно заметить, что, говоря о человеке, мы чаще используем понятия «замещение», «невроз», «компенсация», «ошибочное действие» и «комплекс», и они кажутся нам менее подозрительными, чем понятия «идеализм», «надежда», «целостность мира», «свобода воли», «смысл» и «ответственность».

Редукционизм в хосписе

Далее, чтобы проиллюстрировать, какой эффект на практике производит подобный скепсис, характерный для постмодерна, приведу пример. Несколько лет назад я был приглашен в один хоспис на конференцию по теме «Психологическое сопровождение умирающих и душепопечение». Она проходила недалеко от Гамбурга. Сотрудники хосписа – среди них было много добровольцев – рассказывали о своей работе, которую они выполняли с умирающими и ради них. В своем очень личном докладе по случаю открытия конференции руководитель хосписа рассказала, что несколько лет назад, вступая в должность, она испытывала сомнения и даже не могла предположить, сколь многому она сама сможет научиться у умирающих. Это подтверждали и многие другие сотрудники хосписа. Но лучше бы она не произносила этих слов в тот день! На семинаре, состоявшемся после открытия конференции, его руководитель – терапевт в области глубинной психологии – спрашивал ее, что она имела в виду, говоря это. Он хотел знать, не скрывался ли за ее словами страх перед собственной смертью, в котором она себе не признавалась, и в первую очередь страх перед умирающими. Он также предположил, что, приняв руководство хосписом, она пыталась контролировать смерть или, как он выразился, справиться с ней.