Преодоление безразличия. Нахождение смысла во время перемен

И так длилось три месяца, пока эта «групповая терапия» не уничтожила все самозабвение и отзывчивость и от идеализма добровольцев не осталось и следа.

Спустя эти три месяца, словно при искусственно вызванном навязчивом неврозе, люди прислушивались к себе и спрашивали: «А каков же на самом деле мой настоящий неосознанный мотив? Почему я сейчас поступают так, а не иначе?» Хуже всего было то, что участники группы следили друг за другом и постоянно спрашивали: «И в чем сейчас твой настоящий мотив? Почему ты опять сейчас это сказал? Что на этот раз преподнесла тебе твоя неосознанность?»

В итоге люди были измотаны, обескуражены, расстроены и сожалели, что вообще стали волонтерами в Корпусе мира. Своим анализом психолог разрушил нечто существенное: убежденность этих людей, их идеализм. Ему не нужно было разбивать его на части и сомневаться в нем, потому что он был искренним. Но все же он его уничтожил.[54]

Дело обычно не ограничивается подобными приписываниями или подозрениями, и сами по себе они не составляют такой проблемы, как лежащий в их основе редукционизм. Он выдвигает тезис, психологическую теорию, которая имеет ограниченную сферу действия (если вообще ее имеет), однако распространяется не только на нее, но и вообще на все или большую часть человеческих ощущений и поведения. Редукционизм особенно интересует трактовка таких «загадочных» феноменов, как поиск смысла, самозабвение, забота, экзистенциальное великодушие и идеализм. С точки зрения механистического, редукционистского и инстинктивно-динамического подхода все они кажутся спорными.

Приведенный здесь набор теорий и моделей переживаний и поведения человека далеко не полон. Но для нас важно прийти к основным выводам нашего анализа.

Человек – это не вещь, а живая личность, и поэтому он значительно многограннее, чем его изображают простые каузальные модели. Поскольку эти модели интересуются только психологическими или физиологическими процессами, они описывают некую часть в человеке. Однако, ограничиваясь лишь этими процессами, они показывают человека как нечто, а не как кого-то. На пути к человеку они теряют самого человека и в итоге описывают лишь субличностные процессы, которые так или иначе работают механистически. В любом случае, объяснение, которое теряет свой феномен, перестает быть теорией к этому феномену. Если теория личности соответствует факту, что личность есть больше, чем просто набор психологических процессов благодаря самосознанию, свободе и ответственности, тогда она больше не является субперсональной. Но если она остается субперсональной, тогда она не является теорией личности.

Итак, все, что мы отнесли к человеческой сущности, выходит за рамки предопределенного и предопределяющего психологического соотношения сил. Мы увидели, что человек – это существо одновременно зависимое и независимое. Человек всегда выходит за рамки самого себя и направлен в мир. Он зависит от своей телесной и душевной конституции, но он независим и свободен выбирать, какую позицию займет по отношению к этой конституции. Человек открыт для того, что находится вне его самого. Виктор Франкл выразил эти обстоятельства следующим образом:

В последней инстанции (духовная) личность принимает решение […] по поводу (душевного) характера, и в связи с этим можно сказать: человек решается. Всякое решение есть самостоятельное решение, а оно формирует человека. В то время как я формирую судьбу, я формирую личность, которой являюсь, характер, который имею, – таким образом, формируется личность, которой я становлюсь.[55]

Если Я ведет мир к истощению

Обсуждение сущности человека мы на этом завершим. Но вопрос о его желаниях все еще остается открытым. Хотя мы и преодолеваем детерминизм, уважая духовность или личностность, остается непонятным, что же направляет наши желания и стремления в определенное русло (но не предопределяет их). Мы видим, что различные теории дают различные ответы на этот вопрос, но в то же время у этих ответов есть нечто общее, редко ставящееся под сомнение. Эти теории в той или иной форме покоятся на фундаменте все той же механики, которую ранее, анализируя использование эмпирических данных, мы разоблачили как заблуждение и миф. Несложно найти общий знаменатель этих теорий, какими бы разными и противоречивыми они ни были. Уже изначальная гипотеза (чтобы понять, чего не хватает человеку, нам нужно понимать, чего он хочет) касается исключительно самого человека, как будто он изолированный от мира феномен, а не его ребенок и участник. Сама постановка вопроса подразумевает отсутствие искренней надежды, ценностей, совести и внушает, что мир – это лишь средство для удовлетворения потребностей.