Преподобный Амвросий Оптинский

Утром, если в скиту была своя литургия, которая обыкновенно начиналась всегда не раньше шести часов, старец с келейниками вставал за полчаса или за час перед службой, прослушивал часы с изобразительными и отпускал келейников в церковь, а сам оставался один с единым Богом. Только это короткое время и было единственным временем, когда он мог побыть в безмолвии. Как он проводил это время, уже никому не известно. А приходившие из церкви келейники, вместе с писарем, заставали его всегда почти сидевшим на своей койке, с поджатыми ногами, за чтением книги: или Посланий апостольских, или Псалтири, или Добротолюбия, или преподобного Максима Исповедника, или, наконец, Исаака Сирина. Все эти книги он читал непременно на славянском наречии, потому что, как выше замечено, очень любил славянский язык. На книгах он иногда делал собственноручно заметки; например, как помнится, под словами апостола Павла: дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня (2 Кор. 12, 7), — подписано было старцем в виде подстрочия: «Александр ковач109». В Добротолюбии же и в книге святого Исаака Сирина было очень много для памяти подчеркнутых старцем мест. Возвратившиеся из церкви писарь и келейники предварительно входили с молитвой к старцу и получали от него благословение, а старец, сидя за книгой, тут же иногда укажет кому-нибудь из них особенно назидательную в книге коротенькую статейку и даст прочитать; потом отпускал всех их подкрепиться чаем и сам подкреплялся. Скоро затем писарь возвращался к старцу, и начиналась обычная диктовка писем, а там подходили посетители и посетительницы; начинались по-прежнему стук, звон, шум, ропот. И так — уже до глубокого вечера опять все по-будничному. Иногда же от большого в праздничный день прилива посетителей старец утруждался больше, чем в будни. Если же в скиту своей службы не было, то старец оставлял при себе одного келейника для прочтения часов, а прочих отпускал в монастырь к ранней обедне, которая всегда по праздникам начинается там в пять часов.

С некоторой особенностью встречались и проводились старцем великие праздники — Рождества Христова и Святой Пасхи. Недели за две до праздника старец продиктовывал так называемое «общее поздравление», которое и переписывалось в немалом количестве экземпляров. Кстати, заметим здесь, что эти общие поздравления имеют свою историю. В середине шестидесятых годов их еще не было. Но вот главный писарь отец Климент подал старцу мысль ради таких великих праздников рассылать некоторым, особенно преданным ему духовным дочерям в женских обителях самые краткие поздравления вроде визитных карточек. Писалось на маленьких клочках почтовой бумаги так: «Сестра о Господе, мать (такая-то)! Поздравляю тебя с праздником Рождества Христова (или Воскресения Христова)». Поздравление это заканчивалось собственноручной подписью старца: «Иеромонах Амвросий». Но такие кратчайшие поздравления скоро оказались батюшке не по вкусу. К празднику Рождества Христова 1869 года и к Пасхе 70-го он уже сам продиктовал краткие общие поздравления с праздниками. Приближался затем опять праздник Рождества Христова. По установившемуся уже обычаю нужно было и опять готовить общие поздравительные письма. Старец обратил теперь на это особенное внимание, сказав: «Уж если писать, так написать должно что-нибудь полезное и назидательное», — и продиктовал первое глубоко назидательное общее поздравление, в котором, изъяснив таинство наступающего праздника, приглашал унылых и нечувственных со смирением и зазрением себя усердно и с благоговением внимать в сие время чтению и пению церковному и от них, как от источника жизни и бессмертия, почерпать утешение, вразумление и спасение милостью и человеколюбием Сына Божия. С этого времени уже до самой кончины своей готовил старец замечательные по своему содержанию рождественские и пасхальные общие поздравления110. Удивительно памятлив был старец. В продолжение двадцати одного года он диктовал эти поздравления и, несмотря на то что никогда не справлялся о содержании продиктованных в прежние годы писем, всегда говорил непременно о разных предметах.