Прерванная жизнь

Лизы с нами быть не могло. После третьего побега ей в лучшем случае удавалось перейти на персональное наблюдение. Полли была в той же ситуации, но в город она с нами всегда выходила – в ее случае персональное наблюдение необходимо было только для того, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Мы с Джорджиной были в группе, но поскольку в ней больше никого не было, по сути, это было общее наблюдение. Синтия с подругой марсианина были под общим наблюдением, и оттого складывалось впечатление, будто мы с Джорджиной настолько же психи, как и они. А это было не так, и нам было немного обидно. Лучше всего дела обстояли у Дэйзи: у нее была полная свобода передвижения как в больнице, так и за ее пределами. Никто не мог понять почему.

Шесть пациенток, три медсестры.

До городка было минут десять-пятнадцать ходьбы. Чем дальше мы отходили от больницы с ее розовыми кустами и величественными деревьями, тем более нервными становились медсестры. Но к тому моменту, когда мы добирались до дороги, они настигали нас и замолкали. При этом выглядели они совершенно беззаботно, они всем своим видом словно говорили: «Я – не медицинская сестра, которая ведет шестерых психов есть мороженое».

Но все они были медсестрами, а мы – их шестью психами, так что мы вели себя как подобает психам.

Ничего особенного никто из нас не делал. Мы вели себя точно так же, как и в больнице. Бурчали, ворчали, плакали. Дэйзи тыкала в людей пальцем. Джорджина уверяла всех, что она не настолько сумасшедшая, как Синтия с подружкой марсианина.

– Угомонитесь, – все время говорили нам медсестры.

Пытаясь нас успокоить, они могли нас ущипнуть или ткнуть пальцем, прямо как Дэйзи. Мы не осуждали их за это, а они не осуждали нас за то, что мы были самими собой. В конце концов, только это у нас и оставалось: правда. И медсестры прекрасно об этом знали.

Мороженое

То был один из тех весенних дней, что обычно дарят людям надежду: с теплым ветерком и исполненный нежных запахов. Самая погода для самоубийства. Дэйзи покончила с собой за неделю до того. Наверное, они решили, что нам нужно отвлечься. Несмотря на то что без Дэйзи нас осталось всего пятеро, нас все равно сопровождали три медсестры.

Мы спускались с холма вдоль уже отцветающей, теряющей былое великолепие магнолии – розовое обращалось в буроватое и подгнивающее по краям, – вдоль иссыхающих бледно-желтых нарциссов, вдоль лавровых деревьев с липкими листьями, которыми можно было как украсить голову, так и отравиться. В тот день сестры меньше нервничали, когда мы вышли на дорогу, – то ли весенняя беспечность, то ли они чувствовали себя комфортнее, втроем приглядывая за пятью пациентами.

Пол в кафе меня напрягал. То был черно-белый шахматный узор, причем квадраты были еще больше, чем в супермаркетах. Если бы я глядела исключительно на белые квадраты, все было бы ничего, но они были окружены черными квадратами, игнорировать которые было невозможно. Этот контраст меня раздражал. Мне всегда было не по себе в том кафе. В шахматном узоре на полу я могла увидеть что угодно: «да», «нет», «это», «то», «вверх», «вниз», «день», «ночь» – все недосказанности и противоположности, которых мне в жизни хватало и без того, чтобы они проявлялись еще и на полу в кафе.

За прилавком стоял какой-то новый паренек. Мы подошли к нему всей гурьбой.

– Нам пять рожков мороженого, – сделала заказ одна из медсестер.

– Хорошо, – ответил паренек. У него было дружелюбное и прыщавое лицо.

Мы долго определялись, какое мы хотим мороженое. Это всегда занимало кучу времени.

– Мятный рожок, – потребовала подружка марсианина.

– Можно просто сказать «мятное», – уточнила Джорджина.

– Мятный хуек.

– Ну сколько можно! – завелась Джорджина.

– Мятный клиторок.

За это подружке марсианина достался щипок от сестры.

Больше любителей мятного мороженого не нашлось, большинству нравилось шоколадное. В качестве специального весеннего предложения у них было мороженое с кусочками персика и взбитыми сливками. Его я и заказала.

– Орешками посыпать? – предложил парнишка. – С ними так вкусно получается, с ума можно сойти.

Мы переглянулись, молча решая, стоит ли ему что-то объяснять. Сестры затаили дыхание. За окном пели птицы.

– Лучше без них, – ответила Джорджина.

Проверка

Проверка каждые пять минут, проверка каждые пятнадцать минут, проверка каждые полчаса. Некоторые сестры говорили: «Проверка», открывая дверь. Щелчок, поворот ручки двери, свист распахивающейся двери, лицо сестры, «Проверка», свист закрывающейся двери, щелчок, поворот ручки. Ох уж эти пятиминутные проверки! Не успеть даже выпить чашку кофе, прочитать три страницы в книжке или принять душ.