Прерванное молчание

— Потом мама забрала Дженни. А я остался. Я не знаю, почему она это сделала, — он закрыл глаза ладонью, сжал зубы и выдохнул. — По пятницам к нему приходили друзья. Они напивались. А потом приводили меня в эту комнату внизу. Я ненавижу пятничные вечера, — он вновь посмотрел мне прямо в глаза, уткнулся в ладонь и продолжил. — Потом меня отсылали к себе. Когда они уходили, он, бывало, снова звал меня. А если я не приходил… — Стоун вздохнул и поднял голову к потолку. — В общем, я приходил. И он снова мог делать это. Или бил меня. Когда бил, было не так уж плохо. Я даже думал, хоть бы он снова избил меня…

Эрик продолжал говорить, а мне хотелось закричать, чтобы он замолчал. Я уже все понял, и мое сердце просто разрывалось. Мне хотелось, чтобы парень остановился, но я сам вызвал этот поток, и теперь обязан был принимать все таким, как есть.

— И вот в один такой вечер, после того как его друзья ушли, я пошел к нему в комнату. Снял со стены ружье, открыл ящик, где он хранил патроны. Ключ я украл раньше. Я зарядил ружье и спустился вниз. Когда я вошел, он сидел ко мне спиной в своем кресле. Он крикнул, чтобы я убирался. А я просто подошел и наставил на него ружье. Потом в газетах писали, что я смотрел ему в глаза. Да мне насрать было на его глаза! Я спустил курок сразу, как оказался перед ним. И знаешь что, Миллер? — Он снова посмотрел на меня, пронизывая остатки того, что еще позволяло мне держаться, своими серо-зелеными глазами, и почти шепотом добавил. — И знаешь, если бы все вернуть назад, я бы снова сделал это. Только раньше.

Да я бы и сам пристрелил ублюдка, подумал я про себя. Теперь, зная все, видя полную картину произошедшего, я бы не только лично придушил отца этого парня, я бы наградил Эрика медалью за заслуги перед отечеством. Но вместо этого, единственное, что я мог, это попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы парень не попал в тюрьму.

Если вы спросите меня теперь, считаю ли я, что Эрик Стоун заслужил наказание за убийство, которое совершил в четырнадцать лет, я отвечу — нет. Более того, я скажу вам, что он совершенно не заслуженно провел столько лет в колонии для несовершеннолетних. Я буду доказывать вам это с пеной у рта, я буду до последнего стоять на стороне Эрика, что бы вы мне ни говорили, какие бы доводы ни приводили.

Я сидел и думал обо всем, что услышал, но я совершенно не знал, что мне сказать этому парню. Еще минут десять мы провели в тишине, и все это время я старался не встречаться глазами с Эриком.

— Вот и все, — наконец заключил Стоун, нарушив одно из самых тяжелых молчаний в моей жизни. — Ты это так хотел узнать?

Я ничего не ответил.

— У тебя есть сигареты, Миллер? — Спросил Эрик.

— Да, — встряхнулся я, достал из кармана пачку и протянул ему.

Потом я достал одну сигарету для себя. Эрик, все еще державший в руке зажигалку, прикурил мне, не задавая вопросов. Я сделал затяжку и тут же закашлялся, а парень не сводил с меня глаз. Однако он никак не реагировал, хотя, могу представить, как нелепо я выглядел с сигаретой после десятилетнего перерыва. Эрик даже бровью не повел — просто смотрел на меня в упор. Мы выкурили по две сигареты молча. Закуривая третью, Эрик заговорил.

— Может, ты уже пойдешь, Миллер?

— Мы обсудим все с Дороти… с твоим адвокатом. Мы придем через пару дней, — затараторил я. — Думаю, мы что-нибудь придумаем.

Он только пожал плечами и указал на сигареты, как бы напоминая, чтобы я их забрал.

— Да, ерунда, — я снова старался говорить непринужденно, но ничего не вышло. — Оставь себе.

— Мне не разрешат, — он отрицательно покачал головой.

Я ничего не ответил, только махнул рукой, как бы говоря: «Я договорюсь, не беспокойся», — и вышел из комнаты.

Через несколько дней мы с Дороти вновь пришли к Эрику. Он сидел на стуле напротив нас и, как всегда, много курил. Надо признать, теперь вся картина гораздо больше напоминала цивилизованную встречу адвоката со своим клиентом, а я, как будто, был тут просто «для мебели». Сначала Эрик был молчалив, но по его взгляду я понял — ему не нравилось, что Дороти тоже знала историю. Думаю, отчасти потому, что она, как ни старалась, не могла скрыть жалость.

Большую часть времени Стоун смотрел мимо нас, куда-то вдаль на белые стены и переводил взгляд, только когда отвечал на вопросы, да и то не всегда. Руки он держал на столе, и так как бинты ему сняли, шрамы на запястьях были теперь обнажены. Увидев их, я удивился, как парню удалось выжить. Это были не аккуратные неумелые подростковые шрамы. Теперь они шли вдоль, рассекая рисунок вен по всей длине. Это выглядело не просто не привлекательно, это выглядело по-настоящему страшно, и я старался больше не задерживать взгляд на запястьях Эрика. Совершенно точно, будь у него еще несколько минут одиночества, он бы сейчас не сидел перед нами.

— Послушай, Эрик, — говорила Дороти, — Вот что мы сделаем: мы дадим полную характеристику личности твоего отца прежде, чем обвинитель начнет допрос. Уверена, присяжные не останутся равнодушными.

— Нет, — парень отрицательно замотал головой. — Я не буду ничего рассказывать в суде.