Прерванное молчание

Джон и этот мальчик Марио стали буквально лучшими друзьями. Они очень привязались друг к другу. И все это за считанные дни. Еще каких-нибудь несколько месяцев назад, если бы кто-то сказал мне, что я буду участвовать в подобном, я бы никогда не поверила. Я хочу сказать, что, хоть Марио никто не искал, он все же находился и жил у нас совершенно не законно. Я рассказала об этом папе. Я очень тщательно подбирала слова, потому что думала, он придет в ярость. Но отец отреагировал на редкость спокойно. Он сказал только, чтобы мы были осторожны и осмотрительны. И еще он добавил: хорошо, что Джон никого не убил.

Да, Джон Салливан круто изменил нашу жизнь. Он ворвался в нее как ураган и смел все наши представления о реальности. Он как будто заставил нас взглянуть на мир с его точки зрения. А мы как будто смогли увидеть крохотную часть его мира. Это странно, как один человек вдруг так меняет все в твоей жизни. Странно, как кто-то совершенно чужой вдруг становится самым близким и дорогим. А ведь Джон был именно чужим для всех нас. Он был не просто не из нашего круга, он был не из нашего мира, не из нашего времени и пространства. Он ко всему относился по-другому, он совершенно иначе воспринимал многие вещи, казавшиеся нам очевидными. Он видел гораздо больше, чем могли видеть мы со всем своим образованием. Джон мог видеть то, что скрывалось на самой глубине, но зачастую он совершенно не замечал того, что лежало на поверхности.

Когда он начинал разговаривать с детьми, то как будто заранее знал, в чем суть проблемы. Он почти безошибочно, по одному виду, по одному взгляду или движению, мог рассказать, что творилось в семье подростка. Специалисты бились днями и неделями, чтобы разобраться, а Джону достаточно было одного короткого разговора. Дети плакали у него на плече, они не хотели отпускать его. Дети доверяли ему практически с первого взгляда. Мальчики и девочки сразу шли с ним на контакт — как будто узнавали в нем самих себя. Ему не нужны были все эти наши умные книжки и казенные диагнозы. Он смеялся над ними. Он часто говорил, что у него самого целый шкаф таких ярлыков.

Помню, к нам привезли девочку лет пятнадцати. Уже достаточно взрослую, но до смерти перепуганную. Родители не знали, что произошло. Обычно Джон совершенно не верил родителям, но в этот раз он долго разговаривал с ними. Он разговаривал очень вежливо, в присутствии юриста и психолога. Он сам настоял на этом, хотя обычно предпочитал общаться без посторонних. Как будто и в глазах родителей Салливан тоже сразу видел что-то. Что-то, что скрыто был от всех нас.

Эту девочку, ее звали Рита Коннор, привезли родители. С первой минуты, как она появилась в дверях, Джон не спускал с нее глаз. Она ни с кем не хотела говорить, была замкнутая и как будто отстраненная. Все работники нашего центра, надо сказать, были восхищены Джоном и тем, как легко ему удавалось найти подход к детям. Они не знали, что, на самом деле, он не искал никакого подхода. На самом деле, эта тонкая тропинка, которую все называли подходом, была единственной дорогой в жизни Салливана. И хотя Джон, в основном, брался за двенадцати- тринадцатилетних мальчиков, его сразу же попросили попробовать поговорить с Ритой.

Она ничего не говорила ему, только шарахалась как от огня. Тогда он вышел и сказал, что хочет поговорить с ее родителями.

Они разговаривали около двух часов. Джон расспрашивал их обо всем, о каждой незначительной подробности, о каждой мелочи. Они были напуганы и растеряны, и поэтому, думаю, Салливан верил им. Он знал, что они тут ни при чем.

— Я думаю, это ее дядя, — сказал Джон мне уже поздно вечером, когда Марио уснул.

Он весь день думал об этом. Весь день он был сосредоточен и взволнован.

— Дядя? — удивилась я.

— Да. Он как раз был у них в гостях перед тем, как все это началось.

— Ты уверен, Джон?

Я знала, что такие предположения должны быть подкреплены доказательствами. Но, с другой стороны, я знала также, что Джон еще ни разу не ошибался с вердиктом.

— Я бы убил его! — произнес он сквозь зубы. — Ублюдок!

— Ты поговоришь завтра с Ритой? — осторожно спросила я, стараясь не спровоцировать еще больший гнев.

— Да. Но я уверен, что это он, — Джон помолчал немного. — А родители ничего не знают. Они даже не догадываются. Последний, на кого они подумали бы, это он.

— Почему все так сложно, Джон? Почему никто никогда не догадывается?