Прерванное молчание

Уоррен Стимен, гадкая мразь, ты забрался дальше всех. Ты забрался в Висконсин! Уоррен Стимен живет в маленьком городке на севере штата. Его дом ничем не примечателен. Его дом ничем не отличается от остальных, стоящих неподалеку. Его дом совершенно обычный. Уоррен живет один. К нему никто не заходит. Он работает в супермаркете. Я наблюдаю за ним несколько дней. Я наблюдаю за ним в магазине, на заправке и в «Макдоналдсе». Он берет себе стандартную колу и бигмак. Он садится за столик. Напротив него болтают две девочки лет десяти. Он смотрит на них и машет им рукой. Они отворачиваются и продолжают разговаривать. Грязный сукин сын. Я наблюдаю за ним через окно. Больше всего мне сейчас хочется ворваться и вырвать ему сердце. Больше всего мне хочется размазать этого жирного ублюдка по кафельному полу. Хотя Уоррен не такой уж жирный. Он просто страдает избыточным весом. Он просто здоровый. Он всегда был самым здоровым из них. И он почти всегда был первым. Он снимал с меня одежду, а потом прижимал к стене. Он прижимал меня лицом к стене так, что мне было трудно дышать, так, что на губах всегда оставался вкус старой штукатурки. Он прижимал меня к стене, держа одной рукой за голову, а другой рукой гладил мою спину. Он прижимался ко мне вплотную, тяжело дышал и гладил меня по спине. Потом он обнимал меня, и его руки спускались ниже. Грязный извращенец! Мерзкий ублюдок! Как же я ненавижу тебя, Уоррен Стимен! Как же я ненавижу твои здоровые потные ладони! Как же я хочу поскорее пристрелить тебя.

Я подхожу к его дому. Я нажимаю кнопку звонка. Я вижу приближающийся силуэт через ситцевую шторку на двери.

— Кто там? — Спрашивает он, отодвигая шторку.

Он видит меня, и в его глазах застывает ужас. Он сразу узнает меня. Он, наверное, слышал, что всех его дружков жестоко убили. Он, наверное, догадывался, кто мог это сделать. Но он не пошел в полицию. Он не сообщил копам, что может быть следующим. Потому что тогда ему пришлось бы признаться в том, что он делал. Ему пришлось бы рассказать, почему Эрик Стоун убил этих подонков.

Он быстро задергивает шторку и спешит к телефону. Я выбиваю хлипкую дверь ногой и догоняю этого урода, когда он уже держит трубку. Я вырываю у него из рук телефон. Я достаю револьвер и бью Уоррена по его толстой роже. Он очень здоровый. Я бью его ногой в живот так же, как только что пинал входную дверь.

— Куда ты собрался звонить, тварь?! — Кричу я.

Он опускается на колени. Он не поднимает на меня глаз. Он напуган до смерти. Он знает, что я пришел убить его. Плечи его содрогаются. Я вижу, что он начинает ныть. Он шмыгает своим сопливым носом. Меня это выводит из себя. Я пинаю его в живот. Я пинаю его по ногам. Я пинаю его по почкам. Он падает и закрывается от меня руками.

— Ублюдок!

Я пинаю его по печени.

— Чертов извращенец!

Я пинаю его в живот.

— Мразь!

Я переворачиваю его ногой на спину.

Глаза у него закрыты. Он зажмуривает свои мерзкие маленькие глазки. Всхлипывает и трясется.

— Посмотри на меня!

Он мотает головой.

— Посмотри на меня, дрянь!

— Пожалуйста… — Умоляет он и открывает глаза.

— Заткнись! — Кричу. — Заткнись и поднимайся!

Он мотает головой. Я наставляю на него пистолет.

— Поднимайся, я сказал! — Повторяю сквозь зубы.

Он медленно встает. Я хватаю его за ворот рубашки, разворачиваю и прижимаю мордой к стене. Я держу его за волосы и сильно прижимаю к стене. Я прижимаю его так, чтобы ему нечем было дышать. Я прижимаю его, чтобы ему было больно. Я оттягиваю его за волосы и бью о стену головой.

— Ты помнишь, как ты это делал, ублюдок?!

Он всхлипывает. Все его тело содрогается от страха и плача. Все его здоровое толстое тело содрогается.

— Эрик, прошу тебя… — мямлит он.

Я не могу разобрать, что он говорит, потому что держу так, что его губы плотно прижаты к стене.

— Ты помнишь, как вам было весело, урод?!

Он опять пытается что-то сказать. Я оттягиваю его за волосы.

— Прошу тебя, — сквозь слезы произносит он. — Сжалься надо мной! Я раскаялся в том, что делал. Мне очень стыдно за все это…

— Стыдно?! — Меня просто бесят его слова. Меня просто разрывает от них на части. — Стыдно, мать твою?! Ты раскаялся?! Ты, грязный сукин сын, мерзкий педофил, раскаялся?!

— Да! — Рыдает он. — Я был на исповеди! Я хожу в церковь. Я каждый день молю бога, чтобы он простил меня! Эрик, мне очень стыдно за то, что я делал…

Его слова о боге и раскаянии приводят меня в ярость. Я не верю в бога. Потому что поверить в него — значит признать, что существование таких ублюдков как Дэвид Стоун, Макс Уитмен, Гарри Паркер, Виктор Фёрт и этот жалкий толстяк Уоррен Стимен, может быть оправдано. Поверить в бога — значит принять, что такие уроды могут получить прощение, что они могут иметь право на раскаяние. Нет, я не верю в бога, и слова этого грязного извращенца просто выводят меня из себя.

Я разворачиваю его и смотрю на него в упор. Я приставляю револьвер к его мерзкой заплаканной роже.

— Что ты сказал? Что ты сказал о прощении? — Говорю, сжав зубы.