Пресс-папье

А потом, когда выходит в свет весь тираж, вы начинаете воровато посещать книжные магазины в надежде застукать в одном из них кого-нибудь, кто и вправду ее купит. Для меня это предприятие чревато особыми затруднениями, поскольку моя физиономия попросту торчит из обложки с гораздо большей, чем приличествует порядочному, почтенному писателю, разнузданностью. Да и продавец книжного магазина, заметив в нем автора, немедля проникается подозрением, что тот начнет сейчас канючить, уверяя, будто книжка его стоит на самом не видном месте, – чем печально прославлены некоторые писатели – или желанием заставить сочинителя подписать все имеющиеся в магазине экземпляры его творения. Впрочем, если вы обзаведетесь определенного покроя шляпой и темными очками, а также одолжите у друга-гримера накладные усы, то сможете часами слоняться вокруг вращающегося стендика издательства «Пикадор», наблюдая за обыкновениями покупающей книги публики. Альтернативный вариант состоял для меня в том, чтобы облачиться точно в ту же одежду, в какой меня сфотографировали для создания смутительно великанской фигуры, что ныне марает своим присутствием множество книжных магазинов, в которых фигура эта неподвижно торчит рядом с мусорным баком (как там неуважительно именуют витрины) и притворяется сделанной из картона. Думаю, впрочем, что такая стратагема работает только в фильмах Эббота и Костелло.

Я так долго и натужно придумывал, кому бы мне посвятить плод моих романических чресл, что в конце концов решил напечатать на первой странице книги: «Посвящается…………..

(вставить полное имя)», дабы объектом посвящения мог стать каждый читатель. Это принесло плоды неожиданные – подписывать книгу на встречах с посетителями книжных магазинов стало проще, чем можно было бы ожидать.

Вообще говоря, это занятие представляет собой минное поле всяческих осложнений. Милые, достойные люди выстраиваются в очередь к столику, за которым вы сидите с пером в руке, готовый начертать на книге все, о чем вас попросят. Некоторые покупатели – это, надо полагать, коллекционеры – имеют на сей счет взгляды самые твердые: «“С наилучшими пожеланиями”, пожалуйста, а затем подпись, – требуют они. – И ничего больше».

«С наилучшими пожеланиями» – это, непонятно почему, не вполне в моем духе. Как-то оно отдает рождественской открыткой, присланной продавцом угля и содержащей благодарность за высоко оцененную им услугу, состоявшую в том, что вы обратились именно к нему. Но лучше все-таки уйма «наилучших пожеланий», чем некоторые из глубоко интимных надписей, о которых меня просили покупатели. «“Мартину. Отвали, пока цел, толстопузый”, а следом ваша подпись, ладно?» Или: «Напишите “Это отучит тебя потешаться над моей меланиновой кожей, урод. Твоя до оледенения ада”». Естественно, я был только рад подчиниться. Око поэта может, как отметил все тот же Мастер, в возвышенном безумье блуждать между землей и небом,[202] однако второе его око никогда от гонорарной ведомости не отрывается.

Ну ладно, мне еще нужно поспеть на поезд, уходящий в Восточную Англию, я там завтра книжки должен подписывать.

С наилучшими пожеланиями.

Славный малый

Лично себя я считаю оптимистом, почти эвдемонистом; веселым и сангвиничным едва ли не до поллианнаизма.[203] Я не могу назвать это состояние моим достижением, плодом размышлений или следования строгому принципу, оно привито мне опытом. Если вы выбросите из выходящего на оживленную улицу окна пакетик растворимого кофе с обезмолоченным молоком, он, готов поручиться, плюхнется на асфальт у ног славного малого, достойного, милого, терпимого и располагающего к себе человека, который стоит, грубо говоря, на стороне добра.

Возможно, дело тут в том, что я вырос близ Нориджа – города, который давно уже прославился как самое учтивое, самое приветливое поселение во всем Соединенном Королевстве. Некая ежедневная газета однажды направила туда журналиста с заданием проверить обходительность и дружелюбие среднего нориджца. Этот зловредный пес выбирал очередь, скопившуюся у кассы магазина или на остановке автобуса, и норовил пролезть в обход всех, кто в ней стоял, надеясь возбудить в них возмущение и гнев. И каждый раз реакция этих людей была одной и той же: «Все в порядке, проходите, голубчик… видно же, что вы спешите».

Сильно подозреваю, что в Норидже можно и поныне использовать способ отправки почты, который применял П. Г. Вудхауз. В Лондоне тридцатых годов он, завершив составление утренних писем, выбрасывал их из окошка на улицу. Рассуждал он при этом так: средний англичанин, увидев на тротуаре запечатанный конверт с наклеенной маркой и надписанным адресом, подберет его и опустит в ближайший почтовый ящик. Вудхауз уверял, что все его отправлявшиеся подобным образом письма доходили до адресатов.