— Это кто же мещан и дворян в рекруты сдать собирается? И при чем здесь автограф? А Магадан — это вообще где?
— Я же говорю: Алёна Александровна, это супруга Никиты Алексеевича. И все тут знают, что никого она в рекруты сдавать не будет и продавать никого не станет. Про автографы вообще анекдот случился, когда по приглашению Алёны Александровны в Одоев господин Пушкин приезжал. А про Магадан, еще про Воркуту какую-то — это, мне кажется, что-то вроде местной детской пугалки, вроде как у черта на куличиках. Она дочь помещика Свиньина, но воспитывалась среди крестьян, так что в речах ее, как Никита Алексеевич говорит, иногда заносит.
Николай вопросительно взглянул на сопровождавшего его предводителя Одоевского дворянства Бачурина, и тот немой вопрос Императора уловил:
— Позволю себе несколько поправить Николая Сергеевича, он у нас часто бывает, но все же наездами, да и гостем. Про автограф — когда господин Пушкин приезжал и девицы автографы в альбомы у него выпрашивать бросились, прописала она им всем свои — вожжами по… — предводитель замялся.
— По жопе, я понял, — ухмыльнулся Николай. — Продолжайте.
— Кавказ и Магадан с Воркутой — это дальние усадьбы, там старые господские дома в полное уныние и разруху давно пришли. В Одоеве да Черни все господские дома на деле-то собственность Никиты Алексеевича, и помещики, что усадьбы ему продали, тут, почитай, по милости его живут. То есть он обещал им дома в пользование пожизненное предоставить, но вот какие… А туркам в рабство — тут давеча армян какой приезжал, хотел девок пригожих купить да в Турчетчину их перепродать, так Алёна Александровна, о том прознав, велела его на площади городской плетьми пороть пока кричать не перестанет…
— И что?
— Монаси его пороли, а они весьма крепки телом и поношения христианства не стерпели… Так что в устах Алёны Александровны угроза сия означает, что наказание людям церковь определит, и определит весьма строго.
— То есть её все боятся, я так понял?
— Нет, не боятся, совершенно напротив её все здесь буквально боготворят, причем не одни лишь крестьяне, дворяне в большинстве своем ее не просто уважают, а даже, я бы сказал, любят. Мало что она газету ежедневную издает, она еще и театром городским изрядно управляет, и в обеих гимназиях директорствует, и в реальных училищах тоже. И народными школами заведывает. Опять же, музыкальная фабрика Хотминского ей принадлежит.
— В обеих гимназиях? Их тут не одна? Я вообще подумать не мог, что в уездном городишке… сколько же тут народу живет?
— Гимназий тут две, мужская и женская. И два реальных училища — это в городе. Да, Одоев — город небольшой, но гимназисты и учащиеся реальных училищ со всей округи собраны, для них и жилые дома специальные имеются, общежитиями именуемые. А в уезде, точнее в двух уездах еще и народных школ десятка два — это по деревням из тех, что побольше. В Черни еще училище, в коем учителей для народных школ обучают, и училище музыкальное. Пока учителей, конечно, не хватает, но обещают, что года через три указ о том, что все должны минимум четыре года обучаться…
— Тут даже указы свои? Это что, вообще отдельная страна, не Россия уже?
— Россия конечно, но… тут всё еще сложнее. Два уезда — Одоевский и Черненский, за исключением собственно Одоева и Черни — это всё одно поместье Павлова, а по поместью указы издавать он в своем праве. В городах — я Одоев и Чернь в виду имею — больше половины домов тоже Павлову принадлежит, так что… Сюда же в поместье входит и почти четверть уезда Ефремовского, и ходят слухи, что в следующем году и тот в поместье почти целиком войдет: в Ефремове господин Павлов нынче две улицы особняками застраивает, а театр и две гимназии уже выстроил. И всем почти сие нравится, поскольку жизнь стала куда как приятнее. И дворянам, и мещанам, и мужикам тоже. Вы, Ваше Величество, в Липецке когда будете, просто зайдите в дом любой, сам все увидите.
— Хорошо, зайду.
Снова повернувшись к окну, Николай вспомнил начало своего визита в эту удивительную провинцию…
Две недели назад, когда он только собирался провести «ревизию» Тульских заводов, к нему с докладом прибыл директор Департамента горных и соляных дел Карнеев, заодно решивший отчитаться и за свою ревизию Луганского завода. И его предложения по исправлению на заводе дел Николая очень удивили:
— Вы на самом деле считаете, что отдать ему казенный завод будет благом?