Читаем Преступление и наказание, Часть 4 полностью

Thank you, Rodya, for speaking to me like that....Ну, спасибо тебе, Родя, что мне так говоришь...
We will, we will guard her.Будем, будем оберегать!..
Where does he live?"Где живет?
"I don't know."- Не знаю.
"Why didn't you ask?- Зачем не спросил?
What a pity!Эх, жаль!
I'll find out, though."Впрочем, узнаю!
"Did you see him?" asked Raskolnikov after a pause.- Ты его видел? - спросил Раскольников после некоторого молчания.
"Yes, I noticed him, I noticed him well."- Ну да, заметил; твердо заметил.
"You did really see him?- Ты его точно видел?
You saw him clearly?" Raskolnikov insisted.Ясно видел? - настаивал Раскольников.
"Yes, I remember him perfectly, I should know him in a thousand; I have a good memory for faces."- Ну да, ясно помню; из тысячи узнаю, я памятлив на лица.
They were silent again.Опять помолчали.
"Hm!... that's all right," muttered Raskolnikov.- Гм... то-то... - пробормотал Раскольников.
"Do you know, I fancied... I keep thinking that it may have been an hallucination."- А то знаешь... мне подумалось... мне все кажется... что это может быть и фантазия.
"What do you mean?- Да про что ты?
I don't understand you."Я тебя не совсем хорошо понимаю.
"Well, you all say," Raskolnikov went on, twisting his mouth into a smile, "that I am mad. I thought just now that perhaps I really am mad, and have only seen a phantom."- Вот вы все говорите, - продолжал Раскольников, скривив рот в улыбку, - что я помешанный; мне и показалось теперь, что, может быть, я в самом деле помешанный и только призрак видел!
"What do you mean?"- Да что ты это?
"Why, who can tell?- А ведь кто знает!
Perhaps I am really mad, and perhaps everything that happened all these days may be only imagination."Может, я и впрямь помешанный, и все, что во все эти дни было, все, может быть, так только, в воображении...
"Ach, Rodya, you have been upset again!...- Эх, Родя! Расстроили тебя опять!..
But what did he say, what did he come for?"Да что он говорил, с чем приходил?
Raskolnikov did not answer. Razumihin thought a minute.Раскольников не отвечал, Разумихин подумал с минуту.
"Now let me tell you my story," he began,- Ну, слушай же мой отчет, - начал он.
"I came to you, you were asleep.- Я к тебе заходил, ты спал.
Then we had dinner and then I went to Porfiry's, Zametov was still with him.Потом обедали, а потом я пошел к Порфир ию. Заметов все у него.
I tried to begin, but it was no use.Я было хотел начать, и ничего не вышло.
I couldn't speak in the right way.Все не мог заговорить настоящим образом.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Биографии и Мемуары / Критика
Вьюга
Вьюга

«…Война уже вошла в медлительную жизнь людей, но о ней еще судили по старым журналам. Еще полуверилось, что война может быть теперь, в наше время. Где-нибудь на востоке, на случай усмирения в Китае, держали солдат в барашковых шапках для охраны границ, но никакой настоящей войны с Россией ни у кого не может быть. Россия больше и сильнее всех на свете, что из того, что потерпела поражение от японцев, и если кто ее тронет, она вся подымется, все миллионы ее православных серых героев. Никто не сомневался, что Россия победит, и больше было любопытства, чем тревоги, что же такое получится, если война уже началась…»

Вениамин Семенович Рудов , Евгений Федорович Богданов , Иван Созонтович Лукаш , Михаил Афанасьевич Булгаков , Надежда Дмитриевна Хвощинская

Фантастика / Приключения / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фантастика: прочее
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза