Преступление и наказание, Часть 4

I must observe that from the legal point of view the case was far from clear.	Надо заметить, что с юридической точки зрения дело это весьма темное.
There was, and I believe still is, living here a woman called Resslich, a foreigner, who lent small sums of money at interest, and did other commissions, and with this woman Svidrigailov had for a long while close and mysterious relations.	Здесь жила, да и теперь, кажется, проживает некоторая Ресслих, иностранка и сверх того мелкая процентщица, занимающаяся и другими делами. С этою-то Ресслих господин Свидригайлов находился издавна в некоторых весьма близких и таинственных отношениях.
She had a relation, a niece I believe, living with her, a deaf and dumb girl of fifteen, or perhaps not more than fourteen. Resslich hated this girl, and grudged her every crust; she used to beat her mercilessly.	У ней жила дальняя родственница, племянница кажется, глухонемая, девочка лет пятнадцати и даже четырнадцати, которую эта Ресслих беспредельно ненавидела и каждым куском попрекала; даже бесчеловечно била.
One day the girl was found hanging in the garret.	Раз она найдена была на чердаке удавившеюся.
At the inquest the verdict was suicide.	Присуждено, что от самоубийства.
After the usual proceedings the matter ended, but, later on, information was given that the child had been... cruelly outraged by Svidrigailov.	После обыкновенных процедур тем дело и кончилось, но впоследствии явился, однако, донос, что ребенок был... жестоко оскорблен Свидригайловым.
It is true, this was not clearly established, the information was given by another German woman of loose character whose word could not be trusted; no statement was actually made to the police, thanks to Marfa Petrovna's money and exertions; it did not get beyond gossip.	Правда, все это было темно, донос был от другой же немки, отъявленной женщины и не имевшей доверия; наконец, в сущности, и доноса не было, благодаря стараниям и деньгам Марфы Петровны; все ограничилось слухом.
And yet the story is a very significant one.	Но, однако, этот слух был многознаменателен.
You heard, no doubt, Avdotya Romanovna, when you were with them the story of the servant Philip who died of ill treatment he received six years ago, before the abolition of serfdom."	Вы, конечно, Авдотья Романовна, слышали тоже у них об истории с человеком Филиппом, умершим от истязаний, лет шесть назад, еще во время крепостного права.
"I heard, on the contrary, that this Philip hanged himself."	- Я слышала, напротив, что этот Филипп сам удавился.
"Quite so, but what drove him, or rather perhaps disposed him, to suicide was the systematic persecution and severity of Mr. Svidrigailov."	- Точно так-с, но принудила или, лучше сказать, склонила его к насильственной смерти беспрерывная система гонений и взысканий господина Свидригайлова.
"I don't know that," answered Dounia, dryly. "I only heard a queer story that Philip was a sort of hypochondriac, a sort of domestic philosopher, the servants used to say, 'he read himself silly,' and that he hanged himself partly on account of Mr. Svidrigailov's mockery of him and not his blows.	- Я не знаю этого, - сухо ответила Дуня, - я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили "зачитался", и что удавился он более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова.
When I was there he behaved well to the servants, and they were actually fond of him, though they certainly did blame him for Philip's death."	А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.