Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог

A peasant would run away, a fashionable dissenter would run away, the flunkey of another man's thought, for you've only to show him the end of your little finger and he'll be ready to believe in anything for the rest of his life.	Мужик убежит, модный сектант убежит - лакей чужой мысли, - потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит.
But you've ceased to believe in your theory already, what will you run away with?	А вы ведь вашей теории уж больше не верите, -с чем же вы убежите?
And what would you do in hiding?	Да и чего вам в бегах?
It would be hateful and difficult for you, and what you need more than anything in life is a definite position, an atmosphere to suit you. And what sort of atmosphere would you have?	В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответственного; ну, а ваш ли там воздух?
If you ran away, you'd come back to yourself. _You can't get on without us._ And if I put you in prison--say you've been there a month, or two, or three--remember my word, you'll confess of yourself and perhaps to your own surprise. You won't know an hour beforehand that you are coming with a confession.	Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись. А засади я вас в тюремный-то замок -ну месяц, ну два, ну три посидите, а там вдруг и, помяните мое слово, сами и явитесь, да еще как, пожалуй, себе самому неожиданно.
I am convinced that you will decide, 'to take your suffering.'	Сами еще за час знать не будете, что придете с повинною.
You don't believe my words now, but you'll come to it of yourself.	Я даже вот уверен, что вы не верите, а сами на том остановитесь.
For suffering, Rodion Romanovitch, is a great thing. Never mind my having grown fat, I know all the same. Don't laugh at it, there's an idea in suffering, Nokolay is right.	Потому страданье, Родион Романыч, великая вещь; вы не глядите на то, что я отолстел, нужды нет, зато знаю; не смейтесь над этим, в страдании есть идея. Миколка-то прав.
No, you won't run away, Rodion Romanovitch."	Нет, не убежите, Родион Романыч.
Raskolnikov got up and took his cap.	Раскольников встал с места и взял фуражку.
Porfiry Petrovitch also rose.	Порфирий Петрович тоже встал.
"Are you going for a walk?	- Прогуляться собираетесь?
The evening will be fine, if only we don't have a storm.	Вечерок-то будет хорош, только грозы бы вот не было.
Though it would be a good thing to freshen the air."	А впрочем, и лучше, кабы освежило...
He, too, took his cap.	Он тоже взялся за фуражку.
"Porfiry Petrovitch, please don't take up the notion that I have confessed to you to-day," Raskolnikov pronounced with sullen insistence.	- Вы, Порфирий Петрович, пожалуйста, не заберите себе в голову, - с суровою настойчивостью произнес Раскольников, - что я вам сегодня сознался.
"You're a strange man and I have listened to you from simple curiosity.	Вы человек странный, и слушал я вас из одного любопытства.
But I have admitted nothing, remember that!"	А я вам ни в чем не сознался... Запомните это.
"Oh, I know that, I'll remember. Look at him, he's trembling!	- Ну да уж знаю, запомню, - ишь ведь, даже дрожит.