Преступление и совесть

— Хотите знать мой взгляд на процесс… — начал Шолом Аш. — Народы мира превратили нас в пробный камень для своей совести. По отношению к нам они измеряют свою совесть, потому что тем, кем был Дрейфус для Франции, может стать Бейлис для России. По исходу дела Бейлиса лучшие люди мира могут увидеть, как обстоит дело с совестью, правами человека в России. Кто знает, может быть, воспламенится совесть русского народа. Дрейфус и Бейлис — это наша судьба…

Аш замолк. Ходошев неотрывно смотрел ему в глаза, словно хотел прочесть что-то на его одухотворенном лице. Он ждал, когда Аш продолжит, и тот, расправившись со своим блюдом, развивал мысль дальше:

— Мы должны стать не жертвами правосудия, а борцами за правосудие. Вы поняли, коллега?

— Я хорошо понимаю, что вы говорите.

— Большой радостью, которую принесет нам борьба, должна быть победа, которая объединит не только евреев, но и другие нации. Объединит все нации в одно кольцо. Вот вывод, который можно сделать из процесса Бейлиса.

Несколько минут оба молчали. Ходошев обдумывал услышанное и наконец сказал:

— Большой радостью, которую должен принести процесс, вы говорите, должно явиться кольцо… которое объединило бы нас в одну нацию. Неужели вы думаете, что и я, и вы, и этот простой человек из народа — Липа Поделко, который хотел пожертвовать все свое имущество… Вы хотите сказать, что бедный мастеровой должен объединиться с Бродским, с сахарозаводчиком, в борьбе за справедливость?..

— Да, я думаю, что на первом этапе должны объединиться все простые люди и прогрессивно мыслящие представители высшего сословия. А потом история сама все расставит на свои места, — сказал Аш.

— Само по себе ничто не расставляется, — возразил Ходошев.

Снова оба умолкли. Несколько позже Аш произнес с особым ударением:

— Недаром вы работаете в «Киевской мысли»!

— Что вы хотите этим сказать?

— Так рассуждают социал-демократы — во всяком случае, те, которые маскируются под социал-демократов.

— Это же совсем не так плохо, господин Аш.

— Возможно…

Они распрощались с хозяином ресторана и вышли на улицу.

На фоне светлого лунного вечера памятник Богдану Хмельницкому, казалось, устремился к небу, освещенному мерцающими звездами.

Где Яков Ратнер!

Ночью, после обыска, когда жандармы перевернули в доме все вверх дном, мадам Ратнер сказала мужу:

— Они никаких улик не нашли!

Насмерть перепуганный хозяин дома, несомненно, был доволен, что ничего не нашли, но куда делся сын? Отец с матерью не спускали вопрошающих глаз с младшего сына.

— Ты, Нюмчик, наверно, знаешь, куда делся Яша, а? — допытывалась мать.

Гимназист пожимал плечами и вертел головой: не знаю. Он знает только то, о чем слышал в гимназии: ищут студентов, которые распространяли листовки с призывом к забастовке в знак протеста против сфабрикованного процесса над невиновным человеком.

— Ищут студентов… Где же может быть Яшенька? — простонала мать.

— Наверное, на сходке, — высказал предположение отец.

— Ну да, разве теперь бывают сходки, о чем ты говоришь, Иосиф!

— Именно теперь происходят сходки, — настаивал на своем муж.

Утром, сразу после завтрака, Иосиф Ратнер начал одеваться, чтобы уйти.

— Куда? — спросила жена.

Куда? Он думает пойти в судебную палату, авось что-нибудь узнает от своего знакомого — пациента… он спросит…

— Чего спрашивать, у кого спрашивать? — тревожится жена. Пациенту больше нечего делать, кроме как разговаривать в такое время с Иосифом Ратнером. К тому же что он может знать о Якове? — Ни с кем не надо говорить. Не бери в голову, Иосиф, и не ходи никуда. — Она потянула с мужа пиджак. Она ни за что не отпустит его к судебной палате, это опасно.

— Почему опасно?

— В тревожные дни лучше не ходить в такие учреждения, как полиция, суд…

Ратнеры сидели на кушетке в столовой, а служанка собирала со стола.

— Смотрите, — сказала девушка, — Нюма забыл взять с собою завтрак.

Сверток с завтраком действительно лежал на краю стола.

Отец подхватился, чтоб отнести сыну завтрак в гимназию, но жена не разрешила ему: не надо этого делать, она боится за мужа… Нюма не помрет с голода без завтрака.

Стук в дверь. Оба встрепенулись.

— Стучат, Иосиф.

— Слышу, Клара.

— Я пойду открывать.

— Нет, сиди, сама пойду.

Дверь открыла служанка, и они увидели Настю Шишову.

— Смотри, Клара, это та самая курсистка, которая…

— Иосиф, у меня тяжелое предчувствие…

Настя сразу направилась к кабинету Ратнера, а Ратнеры, глядя друг на друга непонимающими глазами, молча, с бьющимися сердцами, пошли следом за неожиданной гостьей.

В кабинете Настя, не проронив ни слова, уселась в зубоврачебное кресло и тихо сказала:

— Иосиф… не знаю вашего отчества… Вы знаете, кто я?

— Как же, барышня, сколько раз вы были у нас в доме! — отозвалась мадам Ратнер. Выждав немного, она беспокойно-тревожным голосом спросила: — Где Яша?

— По этому поводу я и пришла к вам.

— Где он?.. Не выматывайте душу.

— Сейчас… — Настя достала из сумочки вдвое сложенную записку. — Вот, он все написал.

— Где мои очки, Иосиф?