Преступление и совесть

— Ничего, дитя мое, — едва выдавил из себя дед. — Я рад, что ты уже и расскажешь мне, что было там, — Липа рукой указал на освещенные окна.

— Хорошо, очень хорошо. Но пусть вот он тебе расскажет… — Михель потянул за руку Ходошева.

— Это тот человек, о котором вы мне рассказывали? — заговорил второй, вышедший вместе с Ходошевым.

— Да, господин Шолом Аш. Познакомьтесь! Реб Липа, вы когда-нибудь слышали о таком писателе, как Шолом Аш?

— Шолом… О Шолом-Алейхеме я слышал, — несмело сказал Поделко. — А впрочем, о Шоломе Аше… тоже слышал, как же? — И после небольшой паузы: — Где вы живете, в Киеве?

— Нет, в Варшаве.

— Ах, в Варшаве, там, где Ицхок-Лейбуш Перец?

— А вы читали что-либо из произведений Переца?

— Да, конечно… конечно, читал, и плакал, и смеялся.

— Что именно вы читали?

— «Бонце швайг». Тоже… Тоже суд, с председателем, обвинителем и добрым защитником, как здесь с Бейлисом.

Писатель оживленно толкнул Ходошева:

— А вы, молодой человек, хотите убедить меня, что наш народ не читает своих писателей.

— Да, евреи, расскажите же мне о выступлении сапожника Наконечного? Говорят, пока он единственный, кто выступил в защиту Бейлиса, — просил Липа Поделко.

— Пойдем, дедушка, скорее домой, по пути я тебе расскажу, — сказал Михель.

Старик поднял голову к сверкающим звездам и проговорил, обращаясь больше к самому себе, чем к спутникам:

— Тяжелый день был сегодня, дорогие мои, до сих пор и маковой росинки у меня во рту не было. — И после паузы: — Но Бейлису, безусловно, тяжелее, чем мне.

— Правильно, реб Липа, пойдите себе здоровеньким домой и подкрепите сердце.

Оставшись наедине с Ходошевым, Шолом Аш попросил:

— Поведите меня куда-нибудь в ресторан, нужно перекусить. Мы тоже ничего, или почти ничего, в рот не брали, хотя буфет там, в суде, довольно богатый. Вы видели, как Шмаков уплетал за обе щеки?

Писатель и журналист рассмеялись.

— Чтобы пойти в хороший ресторан, нам придется спуститься вот по этой улице к Крещатику, — сказал Ходошев. — Но здесь, совсем рядом, есть ресторанчик, где тоже можно найти всякую всячину, особенно вина прекрасных марок.

Недолго думая, Ходошев открыл дверь ресторана «Древняя Русь».

— Мое почтение, — приветствовал Ходошев хозяина, — как живется, Филарет Харлампиевич?

Тот принял актерскую позу, правую руку положил на левую сторону груди и пробасил:

— Я счастлив видеть вас! А как идут у вас дела, Шерлок Холмс из «Киевской мысли»?

— Дела хороши. Вот я привел к вам нового посетителя, писателя Шолома Аша из Варшавы.

— Шолом Аш? Минуточку… Не он ли автор драмы «Бог мести»?

— Совершенно верно, Филарет Харлампиевич.

Хозяин ресторана выпрямился, протянул писателю руку и торжественно произнес:

— В одном провинциальном театре, где ставили вашу драму, я играл роль Ейкеля Шабшовича, господин писатель! Это было на заре моей туманной юности!

— Очень приятно! — Шолом Аш пожал Филарету Харлампиевичу руку, слегка наклонив голову. От его изящной стройной фигуры повеяло достоинством и манерами городского жителя. — Так чем же будете нас угощать, господин ресторатор?

— Чем? Например, отбивной. Но мне кажется, господин Аш, что вы не едите свиного мяса?

— Я не религиозный человек, — широко улыбнулся Аш, показав ровные, красивые зубы, особенно выделявшиеся под черными усами. — Но на ночь глядя лучше было бы съесть яичницу из двух яиц и стакан чаю с пирожным.

— А вино, какое вино вам подать?

— Вино? Это уже мой коллега закажет, — ответил Аш, посмотрев на Ходошева.

— Коньяк было бы неплохо — высший сорт, — сказал Ходошев. — А для себя я попрошу отбивную.

Хозяин подозвал официанта и велел ему подать заказанные блюда и названные напитки.

Вскоре пришли две пары и уселись в двух противоположных углах зала.

Ходошев с Ашем перешли в другую комнату, удобно уселись и завели разговор.

— Как считаете, господин Аш, чем закончится процесс?

— Хотите взять у меня интервью? Рано еще говорить об этом. Я буду писать о процессе, о выводах по этому процессу, — ответил Аш на родном языке.

— Мне приятно разговаривать по-еврейски, хотя я работаю в русской газете и все репортажи веду на русском языке и пишу на русском. Но язык моей бабушки мне не чужд.

— Так добже, как сказал бы варшавский еврей, — улыбнулся Аш.

— Замечательно, как сказал бы киевский еврей, — подхватил Ходошев. — Мне все же хотелось бы знать ваше мнение, господин Аш.

— Все-таки для интервью?

— Нет, нет, не беспокойтесь, просто как мнение Шолома Аша.

— Вы, очевидно, считаете меня знаменитостью и думаете, что мое мнение превыше всего?

— Вы, несомненно, широко известный писатель, но на сей раз мне самому хочется знать ваш взгляд на процесс.

Официант принес ужин. Выпив немножко, оба повеселели.