Преступление и совесть

Бразуль вопросительно посмотрел на Ходошева и дал отвести себя в глубину зала. А тут навстречу Бразулю вышел Анатолий Шишов. Увидев Ходошева, он удивленным взглядом смерил его с головы до ног.

— Кто это? — спросил Шишов.

— Со мной пришел, — энергично ответил журналист.

Шишов на мгновение скрылся за дверью кабинетика, но вскоре появился снова и пригласил журналистов войти.

Как только Бразуль с Ходошевым вошли в кабинетик, неожиданно потух свет. Но это продолжалось несколько мгновений, и когда свет снова зажегся — возле них уже стоял студент Голубев. На сей раз его длинные светлые волосы были коротко острижены и даже знаменитый чубчик, по которому его всегда узнавали, тоже был подрезан.

— Мое почтение, господин Бразуль-Брушковский! — поклонился Голубев.

Бразуль слегка кивнул.

— А это кто?.. — спросил Голубев, разглядывая Ходошева зелеными, как у ящерицы, глазами. — О, да ведь это старый знакомый, у прокурора Чаплинского встречались, вспоминаю… — И, увидев ироническую улыбку Ходошева, вскипел: — И тогда у пещеры помяли ваш купол… Но вы на такой должности, господин репортер, что должны привыкнуть. Правильно я говорю?

Ходошев ничего не ответил, только многозначительно взглянул на Бразуля. Оба они молчали.

— Садитесь, господа, — предложил Голубев, но все же не смог удержаться и заметил Бразулю: — Без сопровождения не решились прийти?

Бразуль резко повернулся к Голубеву и спросил:

— По какому это делу чести вы меня пригласили сюда?

— Да, да, господин Бразуль, сейчас объясню.

Удобно устроившись в кресле, Бразуль приготовился слушать…

Студент начал вытаскивать из карманов разные бумаги, пока наконец не нашел помятую розовую бумажку и стал размахивать ею перед глазами журналистов.

— Вот видите, нас, «союзников», считают людоедами, а мы самые благородные люди на свете. Мы уберегли еврейское население от погрома, который православное киевское население хотело устроить за убийство Андрюши Ющинского. Можете спросить полицмейстера, полковника Скалона.

— Простите, Голубев, — Ходошев поднял руку.

— Господин Голубев, — поправил его Шишов, сверкнув широко раскрытыми глазами.

— Господин Голубев, — поправился Ходошев. — Нам известно совсем противоположное: полицмейстер полковник Скалон удержал некоторые ваши горячие головы от учинения погрома.

— Врет он, Скалон. Как всегда. Так вот, если б не мои орлы, летели бы перья по улицам. — Голубев ближе подвинулся к Бразулю: —На этой розовой бумажке вам подписан смертный приговор — за что, вы сами знаете. Но мы отвели злую руку от вас, вот, почитайте… — и швырнул бумажку на стол. Но, увидев над столом протянутую руку Ходошева, Голубев снова схватил бумажку. — Можете нам поверить, господа журналисты, — сказал он и убрал ее обратно в карман.

— Меня не интересуют ваши бумажки. Что вы хотели мне сказать? — спросил Бразуль-Брушковский, поднимаясь с кресла.

— Сидите, сидите, господин Бразуль. Это еще не все. Мы хотим, чтобы вы перестали шантажировать Веру Владимировну Чеберяк.

— И это все? Значит, разговаривать больше не о чем! Пойдем, Исай.

— Подождите, зачем спешить? Неужели испугались? — спросил Голубев.

— Нет, я не боюсь, вы боитесь, — сказал Бразуль и с достоинством добавил: — Вы боитесь правды…

Голубев рассмеялся:

— Слышишь, Анатолий, мы боимся правды, ха-ха-ха! Скажи им, что готов уже обвинительный акт для еврея с черной бородой. Весь мир наш — все прокуроры, все эксперты, все судьи, все министерства, сам господин император… — Неожиданно Голубев тронул Бразуля за рукав: — Садитесь, пожалуйста, Степан Иванович. А вас как величать? — обратился он к Ходошеву.

— Гвоздев, Иван Тимофеевич.

— Как вы сказали?

— Иван Тимофеевич.

— Ах да, Иван Тимофеевич. Анатолий, вели подать… — Голубев подмигнул Шишову, и тот немедленно выскочил из комнаты. — Вот вкусим немного коньяка с закуской… Степан Иванович, к чему нам, русским людям, спорить между собой? Мы вам… — И тут он достал хрустящий чек. — Вот вам…

— Подлец! — воскликнул Бразуль, и не успел Голубев опомниться, как оба — Бразуль и Ходошев — покинули кабинет.

Вернулся Шишов, приведя официанта с подносом, уставленным яствами, и удивленно спросил:

— Где они?

Голубев ничего не ответил, только убрал чек обратно в бумажник.

Гости в тюремной камере

— Мендель! Мендель! Бейлис! — тормошил Бейлиса его сосед по камере.

Но куда там — Мендель не просыпался, и крики продолжались.

Испуганный сосед стоял перед ним, тянул его за руки, но никак не мог разбудить.

Сосед потянул Менделя за рубаху, попробовал поднять его с постели, закричал над ухом: «Проснись, Мендель!» — но и это не помогло. Тогда он стал тащить Менделя за ноги, всеми силами стараясь поставить его на пол.

И вот Мендель уже сидит на койке, сжав виски руками.

— Что с тобой, Бейлис?

Тяжело дыша, Бейлис, словно помешанный, дико глядит на соседа, вытирающего пот с его лица и раскрытой шеи.

— Успокойся, Мендель…

Чадящий фитилек нырял в грязном масле, давился от угара, от которого сильно закашлялся Бейлис, но вот каганец испуганно рванул слабым огоньком, склонился в сторону и погас.