Преступление и совесть

Сказать об этом специалисте, стремившемся поставить в России политический сыск на небывалую высоту, только то, что он находчив в своей должности, это значит ничего не сказать. Он был как вымуштрованная опытная собака-ищейка: прошел школу Столыпина, когда тот был губернатором в Саратове, затем учился за границей — во Франции и в Англии у знаменитых заграничных криминалистов. Он был знатоком Шерлока Холмса и Ната Пинкертона, мастером виртуозных афер. Белецкий отличался циничным подходом к людям и событиям, в каждом деле мог найти необходимую зацепку, чтобы достигнуть своей цели и опутать дело сетью неясных, невидимых нитей, которые создали бы эффект, необходимый его хозяевам. А что в предстоящем киевском процессе важны и необходимы указания главного хозяина — Николая Второго — и его ближайших помощников из союза истинно русских людей, Белецкому было ясно. Начальник департамента полиции хотел сделать все, что нужно, все, что подсказывала ему интуиция.

Ему прекрасно было известно, что без прочно подготовленной, хорошо обоснованной экспертизы суд состояться не может. Важно, чтобы эксперты были авторитетными учеными, с именами, известными если не во всем мире, то хотя бы в России. Но как же сделать, чтобы при подборе необходимого эксперта не было провала? Нужно узнать характер ученого, его общественное лицо, политическую ориентацию. Речь ведь идет о деле, которое должно принести облегчение всему политическому курсу России…

Так думал Белецкий, этот пройдоха полицейский сановник, протянувший по всей России тончайшие нити политического сыска.

Еще будучи студентом юридического факультета Киевского университета Святого Владимира, он много раз читал о Фуше — французском министре полиции времен Наполеона Первого. Фуше, считавший своим принципом служить всем богам, продавать всех и вся, только бы беспрепятственно достигнуть своей цели, стал идеалом Белецкого. Уже став директором департамента полиции в России, Степан Петрович представлял себе, будто на нем такой же парик, как у Фуше, такие же сюртук, туфли и чулки, как у его французского предшественника. Возможно, Степан Петрович сможет достичь такой же высоты и получит такое же звание, как и Фуше.

Как только Щегловитов позвонил Белецкому по телефону, директор департамента полиции сразу ответил:

— Ваше благородие, я подыскал подходящего профессора…

— Кого, Степан Петрович?

— Гм… гм… Косоротова Дмитрия Петровича, профессора судебной медицины.

— А-га, депутат Государственной думы Замысловский уже говорил мне, что на этого профессора можно положиться. Действуйте, — закончил министр юстиции.

Значит, нужно вызвать Косоротова к себе. А может, лучше самому поехать к профессору… Нет, не годится! Лучше к себе, в департамент. Это произведет большое впечатление. И кроме того — авторитет полиции…

Когда профессору Косоротову сообщили, что его просят прибыть к определенному часу в департамент полиции Министерства внутренних дел, он сначала заволновался, а потом успокоился, понял: это, верно, по поводу того дела, о котором намекал министр юстиции как-то при встрече у одного знакомого. Щегловитов рассказывал тогда о каком-то процессе, готовящемся в Киеве, который-де не начнется, пока не скажет своего слова русская наука. Тогда же министр сказал профессору Косоротову:

— Только вы, Дмитрий Петрович, можете нам помочь.

— Я?

— Да, именно вы, — твердо ответил министр юстиции.

И теперь Косоротов начал восстанавливать в памяти все, что он слышал о киевском убийстве. Ему даже вспомнились протестующие заявления виднейших европейских ученых киевскому психиатру Сикорскому. И на мгновение он задумался: а может, попытаться избежать беседы, которая возникнет в департаменте… Может, не пойти? А вдруг приглашают его совсем по другому делу, кто знает?

Косоротов только что закончил лекцию. Перед его глазами все еще стоял этот рыжий, веснушчатый студент, не отстававший от него и все интересовавшийся вопросом о так называемом visum reperium, что означает — «акт осмотра». Веснушчатый студент хотел знать, что превалирует в этом вопросе — суд или наука? И сколько профессор ни растолковывал ему, студент все не соглашался с ним, ссылаясь на авторитет известного юриста Спасовича, который утверждал, что суд должен базироваться не только на научных гипотезах и предположениях, а исходить из психологических соображений. Главным, естественно, являются результаты акта осмотра и психологические выводы, вытекающие из практической жизни — из ситуации. Вот на чем настаивал знаменитый адвокат и что доказывал профессору студент.

— Вы отрицаете примат науки?

— Нет, нет, — горячился студент. — В дополнение к научным гипотезам и психологическим выводам важна чистота души и добропорядочность судебного эксперта…