Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

— Припомните, ваше сиятельство, — перебил тот, спеша закончить свою мысль, — припомните, что произошло в Томаре. Почему мы там проиграли? Из-за позиции, занятой приходскими священниками. Только поэтому.

Граф стал возражать:

— Позвольте, позвольте: этого никак не следует допускать; служители церкви не агенты по выборам и не могут вмешиваться в предвыборную борьбу.

— Нет-с, разрешите с вами не согласиться… — пытался спорить тот.

Граф остановил собеседника повелительным жестом и серьезно, раздельно, веско сказал:

— Религия может и должна помогать правительства и в поддержании порядка, служить, так сказать, уздой…

— Именно, именно, — невнятно пробормотал министр, сплевывая прилипшие к губам пленки табачных листьев.

— Но опускаться до интриг, — внушительно продолжал граф, — впутываться во всякие imbroglio[4]… Извините меня, дорогой друг, христианин так не рассуждает.

— Но я христианин, сеньор граф! — воскликнул господин с пышными бакенбардами. — Я христианин, и примерный! Но я также либерал. И считаю, что в конституционном государстве… да, да, именно так… разумеется, при соблюдении всех гарантий…

— О нет! — перебил граф. — Знаете ли, к чему это может привести? К дискредитации и церкви, и политики.

— Но, в конце концов, является большинство голосов священным принципом или не является?! — вскричал, побагровев, господин с пышными бакенбардами, напирая на слово «священным».

— Это принцип существенный.

— Бог с вами, ваше сиятельство! Бог с вами!

Падре Амаро слушал, не шевелясь.

— Жена моя, вероятно, желает вас видеть, — спохватился граф и, приподняв одну из портьер, сказал: — Пройдите сюда, Жоана, к тебе сеньор падре Амаро!

Амаро очутился в зале, оклеенном атласными белыми обоями. Мебель была обтянута светлым кашемиром; портьеры молочного цвета, ниспадавшие широкими складками и схваченные внизу шелковыми шнурами, обрамляли оконные ниши, где высились в белых вазонах тонкие деревца с игольчатой листвой. В приятном полусвете разнообразные оттенки белизны отливали нежными облачными тонами. На спинке кресла стоял попугай ара на одной ноге и медленно, круговыми движениями, почесывал другой ногой свою зеленую головку. Амаро, смешавшись, согнулся в низком поклоне, как только увидел мелко вьющиеся светлые волосы графини, закрывавшие воздушной челкой ее лоб, и золотые сверкающие круги пенсне. Графиня сидела на кушетке. Перед ней на низком креслице поместился толстоватый молодой человек с пухлым лицом, опираясь локтями на расставленные колени и раскачивая на шнурке, как маятник, черепаховый лорнет. Графиня держала в руках комнатную собачку и своими худыми изящными пальцами в голубоватых жилках гладила ее пушистую, белую, как вата, шерсть.

— Как поживаете, сеньор падре Амаро?

Собачка заворчала.

— Замолчи, Блестка!.. Вы знаете, я уже говорила о вашем деле… Замолчи, Блестка! Министр сейчас в кабинете у мужа.

— Да, сеньора, — отвечал Амаро, стоя.

— Сядьте здесь, сеньор падре Амаро.

Амаро пристроился на краешке кресла, не выпуская из рук зонта, и только теперь заметил, что возле рояля стоит еще одна дама и разговаривает с белокурым молодым человеком.

— Вы приятно провели это время, сеньор Амаро? — спросила графиня. — Да, скажите, пожалуйста, как поживает ваша сестра?

— Она в Коимбре, замужем.

— А! Замужем! — отозвалась графиня, рассеянно играя своими перстнями.

Наступило молчание. Амаро, не поднимая глаз, застенчиво и растерянно водил пальцем по губам.

— Сеньора падре Лизета нет в Лиссабоне? — спросил он.

— Он в Нанте. У него там сестра при смерти, — сказала графиня. — Он все такой же: очень добр, очень обходителен. Чистая душа!..

— Я предпочитаю падре Фелиса, — заметил толстый молодой человек, стараясь усесться поудобней.

— Ах, что вы, кузен! Как можно! Падре Лизет такой почтенный! Он даже говорит совсем по-другому, с такой добротой… Сейчас видно нежную душу.

— Да, но падре Фелис…

— Ах, не говорите так! Падре Фелис человек весьма достойный, кто, же спорит; но у падре Лизета вера более… — она с тонкой улыбкой искала подходящее слово, — более изысканная, более утонченная… Ведь он вращается в совсем особенном кругу!

И она с улыбкой обратилась к Амаро:

— Вы согласны со мной?

Амаро совсем не знал падре Фелиса и плохо помнил падре Лизета.

— Верно, он уже стар, сеньор падре Лизет? — сказал он наудачу.

— Стар? — возразила графиня. — Он отлично сохранился! Сколько в нем жизни, сколько душевного огня!.. Нет, как можно сравнивать! — И, обернувшись к даме, стоявшей у рояля, она спросила: — Как по-твоему, Тереза?

— Сейчас! — отозвалась Тереза. Она была поглощена разговором.