Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Но как было русскому народу поднять свой голос, когда уже к 1912 году влияние правых изданий, лишенных правительственных субсидий, резко падает, сходит почти на нет, в то время как вся русская провинция заполнена левой прессой. Накануне Октября только у большевиков выходило около ста наименований газет и журналов. Еще в 1907 году IV Всероссийский съезд всех правых партий и организаций России постановил: «Озаботиться правительству созданием национальной и патриотической печати». Но это пожелание не было исполнено.

Вот одна из брошюр, выпущенных в Харькове еще в 1906 году: «Все мы знаем, что повсюду в России издаются многочисленные газеты, именующие себя «либеральными», «конституционно-демократическими», «социал-демократическими», и что вся русская земля и весь русский народ засыпан миллионами брошюр и листков этих партий… Они внушают русским людям сословный разлад, взаимную ненависть и междоусобицу, они возбуждают русскую темноту к братоубийству, грабежам, восстанию против Царя, властей, Церкви; они разрушают веру, семью, брак, они издеваются над долгом службы, долгом присяги, воинской честью, любовью к родине, над русской народностью. Их литература не просто ненужный русским людям и России неважный хлам, но сильнейший яд, сильнейшая духовная отрава, растлевающая ум, сердце, волю, нравственность и характер русского человека, а следовательно, разрушающая все русское общество, весь организм русского государства».

Василий Розанов, великолепно знавший российскую газетно-журнальную кухню, ибо весь его творческий путь пролегал именно по страницам газет и журналов, свидетельствовал в 1914 году: «Слава Богу, Россия теперь – не рабыня… Россия теперь «сама», и эта «сама Россия» справится с евреем и с еврейством, которые слишком торопливо решили, что если они накинули петлю на шею ее газет и журналов, то задушили и всячески голос России, страдание России, боль России, унижение России… то уже никто и не услышит этого голоса, ее жалобы, ее страдания, ее боли, ее унижения. Но русский народ имеет ум помимо газет и журналов. Он сумеет осмотреться в окружающей его действительности без печатной указки. Сумеет оценить «печатную демократию», распластанно лежащую перед «гонимыми банкирами», «утесненными держателями ссудных лавок», «обездоленными» скупщиками русского добра и заправилами русского труда»[197].

Розанов обольщался, можем мы уверенно сказать сегодня, его надежды были пустыми. В отличие от опасений более трезвомыслящих людей. Например, перед самой Февральской революцией, в январе 1917 года, в правительство поступила такая «Записка православных кругов Киева»: «Беспокоит русских людей на местах и то состояние ежедневной прессы, какое наблюдается в настоящее время во всей России. Вся она, за весьма незначительным исключением, поддерживает свое существование на еврейские и, более того, на интернациональные капиталы, принадлежащие не русским банкам. Не удивительно, что эта пресса с каждым днем усиливает свой злостный, антинациональный, противоправительственный и противоцерковный характер… Для них не существует в России ни святынь, ни исторических прав, ни национальных устоев. Ненавидя все русское, все национально-православное, уходящее корнями в глубину веков, они упорно внушают читателям свою заветную мечту добиться республиканского трафарета».

И далее – до боли знакомое, волнующее и сегодня: «Разве возможно русскому говорить о русской партии, о русской народности, о русском государстве? Ведь это «ретроградство», это «угнетение иноверцев», это «квасной патриотизм», это «черносотенство»».

Все отлично понимали, все видели правильно русские патриоты. Но сделать уже ничего не могли. Победив в свое время на баррикадах, оружием, они не сумели взять верх в борьбе за массовое общественное сознание, здесь их позиции оказались слабее еврейских. В этом одна из важных причин того, что идеи, приведшие к Февралю 1917 года, оказались практически без достойного противовеса.

Как будет показано ниже, у Февральской революции были совсем иные движущие силы, цели и задачи, чем у Октябрьской, но и она не обошлась без решающего еврейского влияния, что немедленно после ее победы сказалось на всем политическом раскладе.

В первые же дни Февральской революции были запрещены все монархические организации, и в числе первых – Союз Русского Народа, печатные органы СРН были закрыты. Временное правительство начало против Союза и его лидеров судебное преследование, многие видные деятели Союза были арестованы или допрашивались в качестве свидетелей Чрезвычайной следственной комиссией. Монархическая деятельность в стране была почти полностью парализована. Председатель СРН Н. Е. Марков, вынужденный первое время скрываться, признавал: «Мы фактически разгромлены, отделы наши сожжены».

Последовавшая затем Октябрьская революция и красный террор привели к гибели большинства лидеров Союза Русского Народа. Лишь некоторым из них удалось бежать из России, монархическую деятельность они продолжили в эмиграции. Судьба многих руководителей СРН достоверно не известна.