Отношение европейцев к России, неважно – белой или красной, монархической или социалистической, всегда, на всем историческом пути, диктовалось только жаждой наживы, и ничем иным. Так было и на этот раз. В их глазах Россия, в недавнем прошлом верный союзник, оттянувший на себя большую часть вражеских военных сил и спасший своей жертвой от разгрома Францию, внезапно превратилась в предателя Антанты, вышедшего «без спроса» из войны и снабжающего своим продовольствием и сырьем противника, продлевая его агонию и множа тем самым потери союзников. В таких обстоятельствах союзники после победы думали только об одном: как надежнее и полнее компенсировать за счет России свои протори и убытки. А вовсе не о том, чтобы восстановить в нашей стране законную власть и свергнуть правительство коммунистов, угрожающее всему мировому порядку со своими идеями пролетарского интернационала, мировой революции и грядущего тотального коммунизма. Свидетельствует Врангель: «Возрождавшаяся после войны промышленность лихорадочно требовала сырья… Сырья, которое раньше доставляла Россия, теперь уже не было, и пробел этот никем не заполнялся. Запад думал, что если с совдепией будет заключен мир, то из России тотчас же потекут реки меда и молока. Большевистский гипноз был слишком силен, и из-за него Запад не видел действительности»[321].
На словах все было прекрасно. Вновь сошлюсь на Врангеля: «С представителями всех миссий без исключения установились наилучшие отношения. В разговорах с ними я неизменно подчеркивал значение нашей борьбы не только для самой России, но и для всей Европы, указывал, что угроза мирового большевизма не изжита, что доколе в Москве будут сидеть представители интернационала, ставящие себе задачей разжечь мировой пожар, спокойствия в Европе быть не может»[322]. Он провидчески предупреждал лукавых союзников: «При нашем поражении никакая сила не в состоянии будет надолго сдержать волну красного интернационала, которая зловещим пожаром большевизма зажжет Европу и, быть может, докатится и до Нового Света»[323].
Казалось бы логично, но против этой логики работали две силы: жаждавшая наживы английская, французская, американская буржуазия и организованное международное еврейство, самым активным образом вмешавшееся в этническую войну, полыхавшую в России (и роль которого так любил подчеркивать в своих речах и статьях сэр Уинстон Черчилль). Итогом этого противодействия явились, во-первых, английская интервенция и грабительский вывоз ресурсов, например, с Русского Севера или из Баку, вообще Кавказа. А во-вторых, конечное признание союзниками правительства большевиков и отказ от поддержки белогвардейцев, сопровождавшийся экспроприацией русского флота, вывозившего из Крыма новоявленных эмигрантов.
Тема моего исследования позволяет не останавливаться на деталях интервенции, порой очень красноречивых и драматических, но заострить внимание на еврейском факторе, от которого напрямую зависели отношения всех белых правительств с союзниками, англичанами в особенности.
Отношения эти резко испортились уже к концу правления генерала Антона Деникина. Хотя они и до того оставляли желать лучшего, но погромы осени 1919 года пагубно отразились на ходе дела.
Отметим важную особенность: английский парламент, а вслед за ним и правительство Ллойд Джорджа (1916–1922), в котором Уинстон Черчилль с июля 1917 года занимал пост министра вооружений, а с января 1919 года пост военного министра и министра авиации, неизменно и неуклонно ставили свою поддержку белых правительств в зависимость от гарантий пресечения всех антисемитских тенденций[324]. Как уже понял читатель из всего рассказанного выше, это было заведомо невыполнимое требование в условиях той русско-еврейской войны, которая своим порядком протекала в русле Гражданской. Примирить русское Белое дело с еврейской революцией было в принципе невозможно. Но евреи в Европе прочно держали этот вопрос под контролем[325], поэтому англичане, да и французы, не отступали от данного условия ни на шаг. В итоге ни Юденич, ни Колчак, ни Деникин так и не получили вспомоществования, достаточного для одержания победы над красными.
Могущество разнообразной еврейской пропаганды в борьбе против белых было очень велико, тем более что ее источников было великое множество, как в самой России[326], так и по всему зарубежью. Вот яркий пример диффамации: «Осенью 1919 г. «Нью-Йорк Геральд» поместил заявление находящегося в Париже Джона Деваса, служившего на Юге России в Американском Красном Кресте, «о поголовном избиении евреев войсками Деникина, к которым будто бы присоединился Петлюра с армией 60 тысяч»»[327]. Легко представить себе, как подобные слухи взрывали сознание дезориентированной общественности! Правительства западных стран вынуждены были с этим считаться. Последствия для Белой армии были катастрофическими.