– Не отчаивайтесь, мадам! Полагаю, что нет. Наш шанс заключается в том, что мы должны вырвать признание у Баршема и его матери; а смерть мистера Форли оставила их беспомощными и продоставила нам такую возможность. С вашего позволения, я не стану сегодня дожидаться сумерек, как намеревался поначалу, а немедля отправлюсь к этим двоим. Пусть полицейский в штатском наблюдает за Домом, чтобы они не сбежали; с собой я возьму эту карточку, как подтверждение смерти мистера Форли, и прямо заявлю им, что разгадал их тайну и готов применить ее против них в случае необходимости. Полагаю, не составит особого труда вынудить Баршема и его мать принять мои условия. Если же мне не удастся вернуться обратно до наступления сумерек… Прошу вас, мадам, сесть подле окна и наблюдать за Домом до тех пор, пока не зажгутся уличные фонари. И ежели вы увидите, как входная дверь откроется и вновь закроется, то не будете ли вы столь добры надеть свою шляпку и тут же отправиться туда? Смерть мистера Форли может помешать его посланцу прийти в назначенный час, а может и нет. Но если этот человек все-таки явится, вам, как родственнице мистера Форли, крайне желательно присутствовать при этом, дабы оказать на него должное влияние, чего я не смогу сделать при всем желании.
Единственное, что я успела крикнуть вслед Троттлу, когда он вышел за дверь и оставил меня одну, – это чтобы он приложил все силы к тому, дабы несчастный малыш не пострадал.
Оставшись в одиночестве, я подтащила кресло к окну и с бешено бьющимся сердцем стала наблюдать за проклятым Домом. Мне казалось, будто я жду уже целую вечность, как вдруг я услышала, что на углу улицы остановился кэб. Взглянув в ту сторону, я увидела, как из экипажа в одиночестве вылез Троттл, подошел к дому и постучал в дверь. Мать Бенджамина впустила его. Через минуту-другую мимо дома фланирующей походкой прошествовал какой-то прилично одетый человек, на мгновение приостановился, разглядывая его, после чего продолжил свой путь до угла соседней улицы. Там он, прислонившись к фонарному столбу, закурил сигару и принялся небрежно дымить ею, не спуская, правда, при этом глаз со входной двери.
Мне ничего не оставалось, как вновь предаться ожиданию. Я сидела и ждала, но взгляд мой был прикован к двери дома. Наконец мне показалось, будто я вижу в сумерках, как она приоткрывается, а затем я уверилась в том, что расслышала, как она закрылась с негромким щелчком. Хотя я старалась держать себя в руках, меня сотрясала такая сильная дрожь, что пришлось позвать Пегги, дабы она помогла мне надеть шляпку, и, переходя через улицу, была вынуждена опереться на ее руку.
Троттл распахнул перед нами дверь прежде, чем мы успели постучать. Пегги вернулась, а я вошла внутрь. Он держал в руке зажженную свечу.
– Мадам, все вышло именно так, как я и предполагал, – прошептал Троттл, проводя меня в неуютную и пустую прихожую. – Баршем с матерью приняли во внимание собственные интересы, и мы пришли к соглашению. Так что отныне мои догадки перестали быть таковыми, превратившись в то, чем и были с самого начала, – правду!
И вдруг у меня в сердце зазвенела струна – хорошо знакомая, должно быть, тем женщинам, которым повезло стать матерями, отчего на мои глаза навернулись горючие слезы молодости. Взяв своего верного слугу под руку, я попросила отвести меня к ребенку миссис Киркланд, повидать коего мне следовало хотя бы ради его матери.
– Как вам будет угодно, мадам, – отозвался Троттл с кротостью, которой я раньше за ним не замечала. – Не сочтите меня бездушным чудовищем, если я попрошу вас немного подождать. Вы уже и так взволнованны, и первая встреча с ребенком не поможет вам успокоиться, что было бы очень желательно на случай появления посланца мистера Форли. Малыш находится наверху в полной безопасности. Прошу вас, для начала постарайтесь взять себя в руки и подготовиться к встрече с незнакомцем; и поверьте мне, вы не уйдете отсюда без мальчика.
Я почувствовала, что Троттл прав, и терпеливо опустилась в кресло, которое он заботливо приготовил. Безнравственность близких родственников настолько потрясла меня, что, когда Троттл предложил ознакомиться с признанием, которое вырвал у Баршема и его матери, я попросила его избавить меня от всех подробностей и сообщить лишь информацию, непосредственно касающуюся Джорджа Форли.