Она приостановилась на площадке третьего этажа, чтобы еще раз разразиться кудахчущим смехом, а Троттл постарался получше запомнить все, что только что услышал. «Две вещи мне совершенно ясны, – подумал он про себя. – Дом пустует намеренно, а достигается это требованием такой арендной платы, которую никто платить не станет».
– Ах, черт возьми! – воскликнула мать Бенджамина, внезапно меняя тему разговора и с непомерной жадностью стремительно возвращаясь к скользкому вопросу о деньгах, который она поднимала внизу, в прихожей. – То, что мы так или иначе сделали для мистера Форли, не передать словами! Это наше маленькое дельце, по идее, должно стать большим, учитывая, каких хлопот нам, мне и Бенджамину, стоит обустроить того проказника наверху и сделать его счастливым. Если бы славный мистер Форли проявил такую любезность и задумался бы о том, чем он обязан Бенджамину и мне…
– В этом все и дело, – собравшись с мужеством, прервал ее Троттл, усмотревший в последних словах старухи возможность ловко выскользнуть из ее цепких рук. – Что бы вы сказали, если бы узнали, что мистер Форли как раз и задумался над тем маленьким дельцем, которое так дорого вашему сердцу? Вы бы наверняка расстроились, если бы я сказал вам, что сегодня пришел без денег?
Ее худая нижняя челюсть отвисла, а жадные глазки злобно вспыхнули – слова Троттла повергли старуху в настоящую панику.
– Но что вы скажете, если я сообщу вам, что мистер Форли всего лишь ожидает моего доклада, чтобы прислать меня сюда в будущий понедельник, в сумерках, с куда бóльшим дельцем, чем вы могли бы предполагать? Что вы на это скажете?
Старая карга, прежде чем ответить, придвинулась так близко к Троттлу, зажав его в углу лестничной площадки, что его в буквальном смысле едва не стошнило.
– Как по-вашему, могу я рассчитывать на чуточку больше, чем вот столько? – сказала она, растопырив прямо у него перед носом четыре дрожащих худющих пальца, а также искривленный длинный большой в качестве пятого.
– А что вы скажете насчет обеих рук вместо одной? – парировал он, выскальзывая из угла и спускаясь по лестнице со всей возможной быстротой.
О том, что она ему ответила, Троттл благоразумно решил не упоминать в своем отчете, подразумевая, что старая ханжа, которой вскружили голову раскинувшиеся перед ней радужные перспективы, дала себе волю и прибегла к таким выражениям, коим не стоило слетать с ее губ, и обрушила на голову Троттла ураган благословений, отчего у него волосы встали дыбом, пока он слушал ее. Он сбежал вниз по лестнице так быстро, насколько были способны его ноги, но на нижней ступеньке он, как говорят моряки, наскочил на мель, так как прямо поперек дороги лежал надоедливый Бенджамин, коего, о чем нетрудно догадаться, свалил пьяный беспробудный сон.
При виде его в памяти Троттла вновь всплыл вопрос о том любопытном сходстве между Бенджамином и каким-то другим человеком, которого он видел раньше при иных обстоятельствах. Поэтому перед тем, как покинуть Дом, он вознамерился лишний раз хорошенько взглянуть в лицо убогого создания, для чего сильно встряхнул мужчину и приподнял, привалив к стене, прежде чем подоспела его мать.
– Оставьте его мне; я приведу его в чувство, – обратился Троттл к старухе, пристально вглядываясь в черты Бенджамина.
От страха и удивления, вызванного неожиданным пробуждением, тот даже протрезвел, правда ненадолго, всего на четверть минуты. Но стоило ему широко открыть глаза, как в них на миг промелькнуло новое выражение, которое словно удар молнии озарило Троттла и вызвало в нем нужные воспоминания. В следующую секунду лицо Бенджамина обрело прежний сентиментально-пьяный вид, размывая все признаки и улики прошлого. Но за прошедшее мгновение Троттл увидел достаточно; посему не стал тревожить Бенджамина дальнейшими дознаниями.
– В будущий понедельник, на закате, – пробормотал он, обрывая пустую болтовню старухи насчет несварения желудка сына. – А сегодня я решительно не имею времени, мадам; прошу вас, выпустите меня наружу.
Получив напоследок еще парочку благословений, пожеланий здоровья славному мистеру Форли и дружеских намеков не забыть насчет заката будущего понедельника, Троттл сумел-таки отделаться от тошнотворного прощания и, к своему неописуемому облегчению, вновь оказался с наружной стороны Дома-на-продажу.
– Вот так-то, мадам! – заключил Троттл, сложив написанный от руки отчет и торжествующе хлопнув им по столу. – Могу я полюбопытствовать, что вы думаете об этом откровенном заявлении, под которым я имею в виду свою (а вовсе не мистера Джарбера) догадку относительно тайны пустующего Дома?
Несколько мгновений я не могла вымолвить ни слова. Но, когда немного пришла в себя, первый же мой вопрос касался бедного одинокого мальчугана.
– Сегодня понедельник, двадцатое, – сказала я. – Вы ведь наверняка не стали терять даром целую неделю и попытались узнать что-либо еще?