Пуаккар не ответил. Он читал письмо.
– Какое странное послание. Что-то я не припомню, чтобы видел его раньше, – сказал он.
– О чем же оно, Раймонд? – полюбопытствовал Джордж Манфред.
Пуаккар прочел:
– «…
– Припоминаю это письмо, – тут же заявил Леон. – Автор пишет «переговоры» через «и», а «профессии» – через «а». Разве вы забыли, Джордж, я еще предположил, что этот малый украл несколько акций и с нашей помощью хочет избавиться от ворованных активов?
Манфред согласно кивнул.
– Рок… – негромко проговорил Леон. – Нет, мне не доводилось встречать мистера Рока. Он ведь написал нам из Мельбурна, не так ли, и оставил номер почтового ящика и телеграфный адрес? Получены ли были нами от него еще какие-либо известия? Думаю, нет.
Никто из троих не смог вспомнить дальнейшие детали этого вопроса: письмо пришло вместе с остальными и отправилось в архив, где могло бы и далее пребывать в забвении, если бы не поразительная память Леона на числа и орфографические ошибки.
Но вдруг однажды ночью Керзон-стрит огласила заливистая трель полицейского свистка. Гонсалес, спавший в передней части дома, сквозь сон услышал шум и еще до того, как окончательно проснулся, уже стоял у открытого окна. Вновь зазвучал свисток, и до слуха Леона донесся топот. По тротуару со всех ног бежала какая-то девушка. Промчавшись мимо дома, она остановилась, вернулась назад и вновь замерла на месте.
Перепрыгивая через две ступеньки, Леон сбежал вниз, отомкнул входную дверь и распахнул ее настежь. Беглянка стояла прямо перед ним.
– Сюда, скорее! – сказал он.
Она колебалась лишь мгновение и, шагнув в дверной проем спиной вперед, застыла в ожидании. Леон схватил ее за руку и потащил дальше по коридору.
– Вы не должны бояться меня или моих друзей, – предупредил он.
Но тут Гонсалес почувствовал, как девичья рука, которую он держал, напряглась в попытке освободиться.
– Отпустите меня, пожалуйста, я не хочу оставаться здесь!
Леон привел ее в заднюю комнату и включил свет.
– Вы увидели, что навстречу бежит полицейский, и вернулись, – в своей негромкой задушевной манере сказал он. – Присядьте и отдохните, на вас лица нет!
– Я невиновна, – дрожащим голосом начала было она.
Он потрепал ее по плечу.
– Разумеется, невиновны. А вот я, напротив, кругом виноват, потому что виновны вы или нет, помогаю беглянке скрыться от правосудия.
Она была очень молода – в сущности, совсем еще дитя. Бледное, осунувшееся личико выглядело весьма мило. Одета она была хорошо, хотя и недорого, и Леону бросилась в глаза одна необычная вещь – на пальце у нее сверкало изумрудное кольцо, стоившее, если камень был настоящим, несколько сотен фунтов. Он посмотрел на часы. Начало третьего ночи. И тут до них донесся звук тяжелых торопливых шагов.
– Кто-нибудь видел, как я вошла сюда? – испуганно спросила она.
– Поблизости никого не было. Но что все-таки произошло?
Ощущение опасности и страх держали ее в постоянном напряжении, не давая расслабиться ни на миг, но сейчас наконец последовала реакция: девушку начала бить дрожь. У нее затряслись плечи, руки, все тело. Она беззвучно заплакала, скривив губы, и на некоторое время даже лишилась способности говорить. Леон налил в стакан воды и подал ей; зубы незнакомки отбивали дробь. Если его товарищи и услышали что-либо, то сойти вниз никто из них не пожелал. Любопытство же самого Леона Гонсалеса давно уже стало притчей во языцех. Любая полночная ссора заставляла его немедленно вскакивать с постели и как магнитом влекла к себе, на улицу.
Спустя некоторое время девушка успокоилась настолько, что смогла поведать ему свою историю, причем оказалась она совсем не такой, какую он ожидал.