Преступные игры гения

С другой стороны дом художника Осетрова. Приличным же человеком был при жизни, чего же докучает людям после своей кончины?! Какие-то огни в окнах. Странные, мелькающие, перемещающиеся из комнаты в комнату. Стоны, скрипы. Бррр, кто угодно свихнется. Ее братец вон, кажется, и свихнулся на почве неудобного соседства.

Что удумал, а! Облюбовал себе место на чердаке.

– Там я себе оборудую личное пространство, – заявил он ей неделю назад. Чтобы никто посторонний, ты, Нюра, в том числе, не смел туда носа совать…

Три дня на чердаке велись ремонтные работы с привлечением мастеров дорогостоящей фирмы. Анна Егоровна намеренно поинтересовалась расценками у одного из рабочих бригады. Когда тот озвучил стоимость ремонта, она не могла говорить целых три часа. Так была потрясена.

Бригада строителей съехала. Им на смену приехали мебельщики и какие-то девчонки с портьерами. Еще два дня ушло на благоустройство личного пространства ее чудаковатого брата.

– Все, управился? – спросила, не выдержала, у него вчера за ужином Анна Егоровна. – Все сбережения спустил?

– Твое какое дело? – ответил он ей в своей обычной манере – меланхолично.

– А хоронить кто тебя будет? На что?

У нее даже губы задергались от вопроса. Точнее, от его реакции. Он рассмеялся, мерзавец такой! И спросил:

– Считаешь, что переживешь меня?

Она растерялась и ничего ему не ответила. А потом весь вечер думала над ответом. И сочла, что пережить брата совсем не хочет. И хотела ему об этом сегодня сообщить. Только не знала как!

По этой причине и сидела теперь со скорбно поджатыми губами. И слушала, как он ходит по чердаку, напевая бравурные марши. Близилось время чаепития. Они обычно делали это вместе. Покупали сладости по очереди. Пили чай, сидя напротив друг друга. И почти не разговаривали. Потому что знали: стоит завести разговор, непременно поссорятся.

Вчера к чаепитию он не спустился с чердака. И к ужину тоже. И она затосковала. И сегодня Анна Егоровна решила испечь пирог перемирия. Это был его любимый пирог: песочный со сливами и взбитыми сливками. Запахи из духовки носились по дому такие, что он не мог их не услышать. И все равно к чаю не шел.

– Ладно… – прошептала она, вставая. – Если Магомед не идет к горе…

Она взяла блюдо с пирогом в руки и пошла вверх по лестнице на чердак. Открыла дверь в его новые апартаменты и застыла с открытым ртом. Братец стоял возле слухового окна, отодвинув штору и рассматривая что-то на участке покойного художника в бинокль.

– Что ты делаешь? – спросила она, потому что он никак на ее появление не отреагировал. – Подсматриваешь?

– Нет, я наблюдаю, дорогая сестра, – неожиданно мягко отреагировал брат. – Ты с пирогом?

– Да.

– Молодец. Мне желудок сводило от ароматов. Молодец. Сейчас, еще минута, и я весь твой. Будем пить чай. Я уже накрыл. И, честно, ждал, когда ты придешь с этой пальмовой ветвью.

Анна Егоровна нашла взглядом небольшой круглый столик в самом углу. На нем стояли две чайные пары, пузатый фарфоровый чайник с электрическим шнуром, сахарница. Возле стола примостились два низких удобных креслица.

Она поставила блюдо с пирогом в центр стола. Подошла к брату. Тронула его за плечо:

– Я не хочу тебя пережить, братишка. Ни в коем случае. Живи долго…

Спина под широкой футболкой напряглась. И брат ответил ей непривычно глухим голосом:

– Я без тебя тоже не стану, Анюта. Не смогу. Мы друг у друга – это все, что нам осталось.

Он повернулся, быстро поцеловал ее в лоб. И снова замер с биноклем у окна.

– Что ты там высматриваешь?

Она попыталась заглянуть через его плечо в окошко. Но оно было слишком маленьким, а брат – довольно упитанным. У нее ничего не вышло.

– Вчера днем в ворота въехала машина, – почему-то шепотом проговорил он. – Молодой парень… Он бывал, к слову, у Осетрова. Довольно часто. Газоны стриг и кустарники. Я бы и внимания не обратил. Но!.. Он вытащил из машины женщину. Пьяную! Взял ее на руки и потащил в гараж.

– Господи! – пробормотала Анна Егоровна и попятилась. – Почему в гараж?

– Я счел, что у парня нет ключей от дома. После смерти художника его опечатали. А вот от гаража – запросто. Он же работал на него. Имел доступ к инструментам.

– И теперь он возит туда пьяных шлюх? Развлекается?

– Видимо, да. Но…

– Но что?

– Прямо перед твоим приходом эта девушка выбралась на улицу. Все такая же пьяная. И голая, представляешь! Упала на траву и спит! Какое бесстыдство! – с неожиданным восторгом произнес брат. – Белым днем, голышом, в клумбе.

И Анна Егоровна неожиданно усомнилась в своем порыве примирения. Его действия походили…

Похоть она расслышала в его словах, вот!

– Дай взглянуть, – потребовала она и резким ловким движением вырвала у него бинокль.

Он не стал с ней спорить и бороться. Отошел от окна на метр. А она, взяв в руки бинокль, долго настраивала резкость под свои глаза. А когда настроила, громко крикнула:

– Вызывай полицию немедленно! Не стой столбом, ну!

Он уже держал телефон в руках и набирал нужную комбинацию цифр.

– А что им сказать-то? Что пьяная шлюха спит в клумбе покойного художника? – прошептал он.