Пресвятая Дева Одиночества

В этот вечерний час город замирает, чествуя Пресвятую Деву Одиночества, свою покровительницу, чудотворную Деву, прославившую Оахаку. Но это блаженное состояние длится недолго: скоро зажгутся огни, и центральные улицы снова оживут, наполнятся веселым гамом.

Жизнерадостная, суеверная, прекрасная Оахака — древняя Антекера, с этого холма она кажется всесильной и таинственной.

Полагая, что Сантьяго Бланко, как и я, не сможет устоять перед чарами этой ночи, набросившей свой черный покров на город, я спустилась с холма к центру и направилась в квартал Сочимилько. Конечно, он не имеет ничего общего со своим столичным тезкой, и здесь не увидишь вереницы лодок, увитых цветами[35], хотя в этих местах, как гласит легенда, некогда в изобилии росли дикие лилии и девушки срывали их, чтобы потом поднести богам как символ своей чистоты.

Остановившись у одной из арок старинного акведука, превращенной в фасад дома, я уставилась на дверь в голубой стене и приготовилась к долгому ожиданию. Я не знала, будет ли оно плодотворным, но цель была поставлена, хотя темнота не очень-то располагала к ее достижению, а джинсовая рубашка плохо справлялась с порывами ветра. Прошел почти час, прежде чем дверь наконец открылась. Я тут же ретировалась и, миновав несколько домов, присела на красную бетонную скамью за каменным фонтаном, откуда вся улица видна как на ладони, и принялась наблюдать за ними. Я говорю «за ними», потому что Сантьяго Бланко был не один. Он шел спокойно, не торопясь, даже не подозревая, что является объектом моего назойливого внимания, правда, в первую очередь меня занимала его спутница, и, призвав на помощь все свои сыщицкие способности, женскую интуицию и даже романтический опыт, я тут же сосредоточилась на ней. Через несколько мгновений я уже не сомневалась, что это его любовница. Рядом с внушительной фигурой своего кавалера она казалась совсем маленькой. Даже просторный длинный уипиль[36] из койюче, ткани, которая высоко ценится в этих краях за естественный кофейный цвет, не мог скрыть ее худобу. Через левое плечо у нее был перекинут полосатый коричневато-белый сарапе[37]. Будь она в брюках, я бы приняла ее за парня — из-за волос, светлых и коротких, как у солдата-новобранца. Лица ее я не рассмотрела. Судя по жестам, разговор шел оживленный, видимо, им было что сказать друг другу; во всяком случае, они не походили на мечтательную пару, ожидающую откровений ночи. Они не держали друг друга ни под руку, ни за руку — у нее рука вообще была занята сигаретой, так что в какой-то момент я даже засомневалась, любовники ли они.

Они прошли по тротуару мимо фонтана, где я сидела, не обратив на меня ни малейшего внимания, хотя в этот час на улице больше никого не было. Потом свернули налево и продолжили путь по Маседонио Алькала, облегчив тем самым слежку, поскольку это большая улица, где много деревьев, машин и людей. Через два квартала, у собора Санто-Доминго де Гусман, они остановились, видимо обсуждая, куда идти дальше, и в конце концов направили свои стопы к главной площади. Но пошли туда не по прямой, а срезая путь, по узким брусчатым улочкам, которые, петляя, ведут к центру города. Даже в это время площадь бурлит, шумит и наслаждается полнотой жизни. Во всяком случае, я не заметила ни одного свободного стула на террасах кафе и ресторанов. Какой же магической силой должно обладать это место, чтобы даже январской ночью, в понедельник, притягивать к себе толпы людей? Сантьяго Бланко и его спутница остановились у лотка, на котором старый беззубый индеец разложил свои поделки, и я подошла поближе, не боясь быть узнанной: толпа растворила меня без остатка. С лотка горделиво поглядывали танцующие птицы, цветастые коты, крылатые ослы и смешные черти— все те ночные существа, в кого, по мнению изготовившего их мастера, в полнолуние могут превращаться самые обычные люди. Она взяла деревянную фигурку, изображавшую голубохвостую сирену с желто-красным детенышем на руках, и погладила ее. Тогда я впервые увидела ее лицо: ясные зеленые миндалевидные глаза, прямой нос, тонкие губы, на которых застыла мягкая улыбка. Я отметила, что она молода — больше тридцати, от силы тридцати пяти ей не дашь. Пока она искала кошелек во внутреннем кармане сумки и вытаскивала деньги, писатель не сводил с нее глаз, и она, расплатившись, тоже пристально взглянула на него. И вот тогда он ей улыбнулся: как объектив камеры навсегда запечатлевает то или иное мгновенье, так мой мозг запечатлел эту улыбку, настолько она была нежной. В сердце шевельнулось что-то вроде жалости к себе, ведь мне никто так не улыбался. Чем же эта женщина заслужила такую улыбку? Словно в ответ на мои мысли она слегка коснулась его руки, а он накрыл ее ладонь своей, сжал и тут же отпустил.