Пресвятая Дева Одиночества

И вот теперь, лежа в постели и раскаиваясь в том, что предпочла богатейшей местной кухне примитивный сэндвич, я почувствовала, как в голове у меня застучало: колумбийка — живет одна— всего месяц — раньше дом стоял пустой — не водит машину — подчеркивает, что не знает английского — парк… Человек, который первые десять лет жизни провел фактически в деревне, вряд ли выберет в качестве убежища квартиру в центре большого города. Ведь в те времена, когда родилась К.Л.Авила, Хенераль-Крус трудно было назвать даже городком — это был разбросанный в полях поселок, чьи домики, словно грибы, росли прямо на пастбище или вдоль железной дороги, и только главная улица, за которой паслись коровы, пыжилась, подражая городским.

Этот парк, изолированный от окружающего мира, полностью воссоздавал сельский дух и удовлетворял потребность в тишине. Существующий рай. Место, где можно избежать крушения. Является ли бегство в таинственную и жизнелюбивую Оахаку той глупостью, которую Йозеф Рот рассматривал как средство против несчастья? И разве эта девочка-женщина, она же волчица, не мечтала о доме голубого цвета? Но тут во мне проснулся старый адвокат, призвавший наконец прислушаться к голосу разума: светловолосая колумбийка тут совершенно ни при чем. Я видела К.Л.Авилу всего один раз несколько лет назад, но в последние дни только и делала, что рассматривала ее фото, и это определенно не она. Смуглая кожа, сильное крепкое тело, да и возраст… Нет, ничего общего с хрупкой маленькой женщиной, купившей на площади деревянную фигурку. И тем не менее, хотя все было против, что-то неумолимо влекло меня именно в этом направлении.

Я выглянула в окно: ночь давно вступила в свои права; свежий ветерок бодрил. Огни раскинувшегося внизу города на какое-то время заставили меня позабыть, кто я и что тут делаю, но вскоре я почувствовала, что смертельно устала, и тут же возникло странное ощущение, будто К.Л.Авила окончательно взяла меня в плен.

Я еще долго читала, а рано утром, после нескольких часов сна, спустилась в вестибюль, выпила кофе, расплатилась, взяла такси и направилась на улицу Маседонио Алькала, где накануне, бродя по Сочимилько, приметила одну симпатичную гостиницу. Портье, наверное, еще спал, поскольку я заявилась ни свет ни заря, и ему пришлось делать видимые усилия, чтобы проснуться. Поскольку Рождество и Новый год остались позади, я не сомневалась, что найду свободную комнату, а цена ее, как я и предполагала, оказалась вдвое ниже той, что я платила в отеле на холме Фортин. Я усмехнулась, вспомнив, как огорошила своего бывшего мужа, когда после первой вылазки к акведуку разговаривала с ним по телефону. Он похвастался, что специально забронировал мне номер в этой гостинице, а я спросила: неужели он думает, что шеф станет оплачивать сотрудникам роскошные отели? Если бы Уго знал, в каких убогих комнатах мне приходилось ночевать… Но теперь наконец я буду платить столько, сколько положено человеку, выполняющему подобную работу, и жить к тому же в двух-трех кварталах от дома с голубыми стенами.

Действительно, от гостиницы я добралась туда меньше чем за пять минут. Дойдя до крошечной площади и прочитав внизу на кресте, что он поставлен в честь Сан-Педро де ла Пенья, я повернула направо и в начале улицы заметила керамическую табличку с каллиграфической надписью: «2-я улица Руфино Тамайо, прежнее название (с 1824 года)— улица Арок». Я не видела более пустынной улицы, чем эта, названная именем художника и выложенная камнем и брусчаткой; только какие-то черные птицы оживляли ее в этот ранний час, хотя, наверное, покой и тишина— ее постоянные обитатели. Я обратила внимание на маленькую желто-зеленую закусочную справа и не успела еще решить, где устроить наблюдательный пункт, как услышала шум мотора. Такси въехало на улицу, притормозило немного и остановилось у высоких стен. Через мгновение дверь открылась, и взору явился Сантьяго Бланко в той же льняной тройке табачного цвета и с тем же легким чемоданчиком. Поскольку синей сумки с надписью «Ганди» на сей раз у него не было, нетрудно было догадаться, что книги завершили свое путешествие в доме блондинки — «меня попросили, это для одной моей знакомой». Я не сомневалась, что он направляется в аэропорт (куда еще можно ехать в такой час?), и вдруг поняла, что это уже не важно, он меня больше не интересует, пусть едет куда хочет. По крайней мере, смогу снять этот нелепый наряд и освободить бедную голову от тесного парика. Я смотрела ему вслед и думала, что вряд ли когда-нибудь еще увижу улыбку, которая так мне запомнилась, хотя предназначалась другой. Его крупная голова с копной седеющих волос была видна, пока такси не скрылось из виду.