Претерпевшие до конца. Том 1

С некоторых пор в такого рода сделках появились посредники, пользующиеся доброй репутацией люди, которым отдавались на реализацию ценные вещи. Посредничеством нередко занимались дворяне, считавшие для себя невозможным поступить на государственную службу и вынужденные поэтому хвататься за любую работу. Такие сделки были рискованны, так как, по декрету, драгоценности подлежали сдаче государству. Но это не мешало им широко практиковаться.

Пробовал и Никита заняться этим делом, последовав совету Георгия Осоргина, одного из наиболее уважаемых посредников, но… Стоило пару раз посмотреть на рожи новоявленных «коллекционеров», и не выдержала душа. Какая-нибудь благородная старица отдаёт последнюю семейную реликвию, оплакивая её, а откормленная свинья в дорогом костюме швыряет небрежно гроши и ещё считает себя благодетелем! Железные нервы нужны, чтобы стервятникам этим не выгрузить все о них помышляемое. И им-то в грязные лапы подарок Аделаиды Филипповны отдать?..

– Если это подарок, то их не продают. Я сохраню его.

Благодарная улыбка тронула сухие губы старицы:

– Мне так жаль, что я уже столь немощна, что никому ничем не могу помочь…

Простившись с Аделаидой Филипповной, Никита посчитал оставшуюся в кармане мелочь. Блазнило по полуденной жаре наведаться в «Левенбрей», освежиться кружкой холодного пива. Поразмыслив немного, он направился к пивной, миновав по пути редакцию «Крокодила», вход в которую украшала вывеска с зелёным, зубастым страшилищем, держащим в лапе вилы. Правда, в сравнении с человекообразными на советских плакатах крокодил выглядел ласковым и дружелюбным. Может, поэтому он так нравился двухлетнему Митеньке, приходившему в восторг от вида рептилии?

Народу в пивной в этот час было немного. Взяв кружку, Никита сел у стены, погрузившись в невесёлые мысли. Внезапно смутно знакомый голос произнёс:

– Рад видеть вас в добром здравии, Никита Романович.

К столику подошёл пожилой человек, сильно припадавший на ногу и опирающийся на палку. На нём был неприметный наряд: брюки, стоптанные до дыр сапоги, мужицкая рубашка с поясом, за плечом – вещмешок. Знакомый незнакомец небрежно бросил на стол кепку, обнажив густую, белоснежную, как и его аккуратная борода, шевелюру.

– Не узнаёте?

Узнать мудрено было. Но по голосу, по цепкому взгляду тёмных глаз…

– Арсентьев?..

Служили вместе ещё в Великую. Образцовый офицер, всё ещё ходивший в капитанах, хотя по летам и качествам – должен был полковничий чин носить.

– Он самый.

– Да откуда же? Нет, постойте… – Никита огляделся. – Не здесь… Пойдёмте ко мне! Я представлю вас жене!

– Нет-нет, этого не нужно, – Ростислав Андреевич мотнул головой. – Вы ведь, я полагаю, не в отдельной квартире проживаете? То-то. Ни к чему привлекать внимание соседей. К тому же вечером я отбываю в Петроград. Поэтому, если вы не против, я предпочёл бы немного прогуляться по Москве. Сто лет, знаете ли, не был…

– Конечно-конечно, с величайшей охотой!

Пожалуй, едва ли не единственным местом в Первопрестольной, куда ещё не добралась суета нового времени, были её тихие, утопающие в зелени бульвары. Здесь не неслись лихачи и автомобили, не раздавались крики торговцев, сюда не достигал палящий зной… Здесь резвились дети, и неспешно прогуливались или посиживали на лавочках их матери, бабушки, няни. Уютом и спокойствием окутывали московские бульвары. Легко дышалось под их сенью…

На Зубовском настала пора цветения лип, с райским благоуханием которых не сравнится ни один изысканный цветок. Приметив пустую лавку под старым, раскидистым деревом уставший от продолжительной ходьбы Ростислав Андреевич предложил сесть. С заметным облегчением вытянув параличную ногу, он глубоко вздохнул:

– Да, не думал я, что снова увижу всё это… Здесь мы гуляли с женой, когда я учился в Академии. На этой скамейке любили сидеть… Кто бы мог подумать, что она уцелела.

– Расскажите же, что с вами было! Какими судьбами вы в столице?

– Что было? – Арсентьев пристукнул палкой о тротуар. – Пепелище, могилы самых дорогих людей, мщение, война и… два воскресения.

– Моя жена тоже потеряла и родных, и дом. Добрая половина России сделалась пепелищем и погостом… Стало быть, вы воевали в Белой Армии? Я был в этом уверен. Такой человек, как вы, не смог бы пойти к большевикам или оставаться в стороне.

– Я воевал на Юге… В Новороссийске моя война закончилась. Я попал в плен.

– И вас не расстреляли?

– Расстреляли, но, как видите не до конца… Пуля меня не берёт, это очевидно. Погода была мерзкая, дождь. Кое-как забросали моё раненое, но недобитое тело грязью и ушли. А я из-под этой грязи к Божьему свету выполз. Одни смелые люди не побоялись меня, «контру», у себя спрятать, выходили. Вот, с того времени я вроде как странный человек. На Кавказе был, к тамошним пустынникам в горы поднимался, на Украине, в Крыму… Я, Громушкин, обет дал больше не касаться оружия. Прежде я служил одному лишь Отечеству, а ныне – Богу. Бога в отличие от Отечества и всего земного нельзя отнять…

– Вы тоже полагаете, что с Россией покончено? – с волнением спросил Никита. – Тоже хороните её?