Претерпевшие до конца. Том 1

И во что только превратилась Москва! В землю обетованную, не иначе. Или в гигантских размеров Бердичев… Где будет труп, там соберутся и… Нет, не орлы. Об орлах – это из области поэзии, благородного искусства. Соберутся стервятники, ищущие поживы. Москва! Есть ли место лучше для этого? Здесь ещё так много осталось от бывших людей… Их просторные квартиры и дома, их ценности… Конечно, во времена военного коммунизма масштабной деятельности развернуть было невозможно. Но НЭП всё изменил!

Измученные лишениями люди хотели просто жить: прилично питаться, одеваться, посещать театры и кино. Людям нужен был отдых от пережитых ужасов. Спрос, как известно, рождает предложения. И барыш здесь получает тот, кто прежде других успеет эти предложения представить. Наиболее сметливые и поднаторевшие, имеющие покровительство во властных инстанциях.

Малый народ всегда крепок узами, его дети не забывают своих. Если поднялся один, то следом потянет десятки родственников и знакомых. Недаром писал некогда убитый большевиками публицист Меньшиков о страшной силе инородцев, кроющейся в их неизменной поддержке друг друга: тронь одного – все поднимутся на защиту.

Хотя кое-где ожили лавки уцелевших купцов с чинными продавцами, а в государственных магазинах МСПО²⁵ трудились, полаивая на покупателей, хамоватые торговки, но всё больше кишели магазины – еврейские. Да разве одни лишь магазины? На Мясницкой некая троица завела контору по ремонту водопровода и установке унитазов и раковин. Появились столовые с вывесками на двух языках. Повсюду открыли частную практику врачи – главным образом, венерологи и стоматологи. Некто Яков Рацер занялся продажей древесного угля для самоваров… А ещё явилось сразу два еврейских театра, издательство и журналы на еврейском языке… Казалось, что вся черта оседлости разом снялась с родных мест и ринулась в столицу.

Спекулянты наживали состояния, а бывшие люди продавали последние вещи на Сухаревке, где можно было найти всё – от предметов старины времён Древней Руси до старого тряпья.

Торговля – под этим знаком шёл Двадцать второй год. Продавали и покупали на каждом углу. Крестьяне торговали с телег мясом и молоком. Прилавки Смоленского рынка ломились от всевозможной снеди. На Охотном и Сенной переливались чешуями на солнце разнообразные рыбины: от воблы до осетров. Словно поленья в поленнице, лежали судаки, щерили зубы щуки… Глянув на такое изобилие, трудно было поверить, что где-то царит страшный голод.

По улицам бродили татары-старьёвщики, и то и дело раздавался протяжный крик: «Старьё берём!» Возили тяжёлые бидоны бабы: «Молоко! Молоко!» Таскались мужички со слесарными инструментами: «Чинить-паять!» К извозчикам прибавились невиданные прежде рикши…

И прежде многолюдная Москва, опустевшая в годы гражданской войны, теперь превратилась в форменную толкучку. Возвращались прежние жильцы, приезжала в несчётном количестве молодёжь, искавшая лучшей доли, суетились иностранцы, любопытствующие, что есть «русский коммунизм». Если толпа не торговала, то бежала куда-то. А если не бежала, то глазела. А глазела – на всё, что попадалось любопытного, будь то цыганка-гадалка или слепой монах-псалмопевец, китаец-фокусник или дрессированная собачка, танцующая под скрипку хозяина.

Никита Романович продирался сквозь пёструю толпу, стараясь смотреть под ноги. Всё окружающее его, коренного москвича, раздражало до крайности. Или просто нервы слишком расшатались, как вовсе не пристало офицеру? «Старьё берём!» – гнусавый вой сзади. Хоть бы слух замкнуть от этой уличной какофонии…

Конечно, говоря объективно, НЭП – штука полезная всем. Наконец-то хоть что-то стало можно продавать и покупать без риска оказаться в тюрьме. Одна беда: откуда взять деньги, чтобы покупать по столь баснословным ценам? Охотный ряд и Смоленский рынок Никита обходил стороной. Равно как и частные магазины. Только душу травить и желудок раззадоривать. С утра поплёлся в гнусный МСПОшный магазин, где гнусная баба пыталась всучить ему, как полагалось у них, какую-то тухлятину. Пришлось голосом брать. Хотя эту породу переголосить не каждому мощно. Купеческому сыну и армейскому командиру да ещё в дурном расположении духа – легко. Просто душу отвёл!

Перекинув мешок с купленными продуктами через плечо, Никита быстрым шагом дошёл до Тверской. Здесь, в крохотной комнатушке у самой лестницы доживала свои дни вдова одного из любимых корпусных преподавателей Никиты генеральша Кречетова.

Когда-то у этой женщины было всё: муж, двое сыновей, двухэтажная квартира… Но муж умер. Старший сын без вести пропал на Дону. Младшего расстреляли в ЧК осенью восемнадцатого… Квартиру уплотнили пролетариатом и приезжими, загнавшими осиротевшую старуху в самую худую комнату и измывавшимися над нею на каждом шагу. Однажды, будучи больна, она попросила соседку принести ей немного воды.

– Я тебе не прислуга, старая карга! – последовал озлобленный ответ.