Претерпевшие до конца. Том 1

При этих словах защемило сердце. Будущие лишения и страдания не пугали митрополита Кирилла, но судьба Русской Церкви заставляла сердце обливаться кровью. Неужели найдётся среди епископата тот, кто согласиться стать бомбой?.. И предать Церковь в руки врагов Божиих? Вот, что действительно страшно! Вот, в сравнении с чем все страдания и скорби – ничто! И если бы можно было всею кровью своею отвратить беду… Но что это за жертва в сравнении с Церковью? Ничто… И остаётся только молиться, чтобы бомбы не нашлось, и Господь помиловал Русскую Церковь ради верных её чад …

Глава 12. Свобода

Что способен вынести человек? Обычный человек из плоти и крови? Этого не дано знать никому. Человеку кажется, что, если он промокнет в дождь, то непременно заболеет, поэтому надевает плащ и берёт зонт. Ему кажется, что, съев что-то несъедобное, он уж точно отравится и, возможно, даже умрёт. И что примечательно, именно так и происходит в жизни. Люди лишаются её из-за несъедобного гриба или пневмонии, подхваченной в межсезонье, от массы вредных пустяков, которые оказываются несовместимыми с жизнью… Человек точно знает, сколько часов в сутки должен спать, сколько пищи есть, что ему необходимо тепло и отдых… О, человек весьма многое знает о своих нуждах и опасностях для своей жизни! Предложите любому смертному представить себя едва одетым, без пищи и оружия, чтобы её добыть, выброшенным в глухой северный лес на пороге зимы. И он с испугом уверенно заявит, что не выдержал бы и нескольких дней. Так ли на самом деле? Человеческий организм столь хрупкий в обычное время в ситуациях крайних подчас способен на чудеса…

Итак, человек в лесу. У него нет оружия и снастей, чтобы охотиться или рыбачить. И по неведомой прихоти небо отчего-то не спешит облагодетельствовать несчастного спасительной манной. Что же остаётся для пропитания? Кислая болотная ягода, редкие грибы неопределённого вида, более расстраивающие, нежели питающие желудок, кора деревьев… Да ведь это невозможно употреблять в пищу! – поразится обычный человек, который не в состоянии вообразить себя, с аппетитом жующим кору или мох. И будет, разумеется, прав. Но человек голодный не знает и не помнит этих условностей. Голодный человек способен съесть всё, включая живую мышь, наудачу попавшуюся ему в руки… Представив себе подобное зрелище, обычный человек, успевший сытно пообедать, вероятно брезгливо поморщится и самонадеянно подумает, что никогда бы не смог сделать подобного.

Сколько же можно прожить, питаясь таким образом? Спя в оврагах, не ведая крыши над головой, просыпаясь под снежной порошей? И недели не прожить, не так ли? Обычный человек кивнёт неколебимо утвердительно. Но прав ли он будет?

Родион Аскольдов блуждал по карельским лесам и болотам ровно тридцать четыре дня. Правда, сам он долго не мог поверить в это, полагая, что не продержался бы столько. По счастью, ГПУ не преследовало его. Видимо, попавшие в засаду Проценко и Глебов солгали, что подполковник Аскольдов утонул вместе с лейтенантом Колымагиным.

У Родиона не было ни карты, ни компаса. Он знал одно – идти надо на запад. И день за днём шёл, ковылял на обмороженных, израненных ногах, а, когда не стало сил, полз. Последние дни были покрыты сплошной пеленой, но Аскольдов помнил, как увидел какой-то дом и постучал в него, оставив осторожность. Помнил смертельно перепуганное лицо открывшей женщины и её вскрик. А после наступил провал…

Уже позже он узнал, что постучал в двери дачи – уже по ту сторону финской границы. Насмерть перепуганная его видом финка позвала мужа и тот, увидев лежащего на пороге предельно истощённого, израненного человека, отважился втащить его в дом и перевязать раны, после чего сообщил в полицию.

Очнулся Родион в больнице, в светлой, просторной палате, на чистой, белоснежной постели. Сквозь прикрытые шторы струился мягкий солнечный свет, в воздухе пахло эфиром и ещё чем-то терпким. Вокруг хлопотала молоденькая, миловидная сестра милосердия, показавшаяся ему ангелом в раю.

В больнице ему пришлось провести не одну неделю. Силы восстанавливались медленно, сам себе Родион казался легче воздуха, как будто от всего его существа остались лишь глаза, губы и слух…

– Вы должны, вы обязаны рассказать миру о том, что пережили, – эти слова, выговариваемые с лёгким заиканием, он услышал, когда начал понемногу приходить в себя. Их с жаром повторял ему худощавый молодой человек лет двадцати пяти с не юношескими, полными боли, пронзительными глазами, с бледным, продолговатым лицом, которое то и дело подёргивала судорога.