– Так ведь их истукан пока что набирает силу, насасываясь крови. Но, как только он начнёт слабеть, его поклонники изумят всех полным отсутствием каких-либо идеалов.
Тягаев помолчал. Его страдальческое лицо нервно подрагивало.
– Колокольный звон… – произнёс он негромко. – Его должна была встречать колокольным звоном Москва. А в итоге встретили
– Не смей! – строго повторила Евдокия Осиповна.
– Прости, – Пётр Сергеевич поднёс её руку к губам.
Грёзами о Москве генерал, сам того не зная, задел чувствительные струны в душе Родиона. Схожая мысль не раз уже посещала его, а с кончиной Главнокомандующего – стала точить.
Сбежав из соловецкого ада в Европу, он и представить себе не мог, что душа его вновь замутиться химерой возвращения. Но так и случилось. Европа с каждым днём всё больше раздражала его. Эмиграция – ещё больше. При жизни Врангеля была надежда если не на возвращение и победу, так хоть на некую осмысленную деятельность здесь, которая и начиналась же в сколачиваемой подпольной организации. Теперь этой надежды не стало. Так для чего же Европа? Вернее сказать, для чего он, Родион Аскольдов – в Европе? Только для спасения своей драгоценной жизни от большевиков? В таком случае, стоило бы отправиться куда-нибудь в Мексику или Канаду – подальше от большевистской Москвы и сменовеховского, политиканствующего Парижа. Но это ничего не изменит. В Канаде, в Мексике или в Австралии – везде он будет ни к чему, ни для чего. Нигде нет у него настоящего дела, нигде нет человека, которому он был бы нужен. Разве что… в России? По каналам Международного Красного Креста Родион смог узнать, что сёстры его живы. Вот только, спустя столько лет, нужен ли он им со своим послужным списком?..
Год тому назад Родион имел надежду обрести смысл своего существования на чужбине. Им могла стать Наталья Фёдоровна. Эта прекрасная женщина была создана природой для самой возвышенной, поэтической любви. Всегдашняя печаль шла ей, придавая благородной её красоте особую глубину и утончённость. Родион восхищался Натальей Фёдоровной с момента знакомства. Не раз выпадало ему счастье сопровождать её во время прогулок или похода за покупками. Немало времени возился он с её сыном, смышленым мальчуганом, которого дядя-генерал определил в кадетский корпус. Наталья Фёдоровна была с ним приветлива и доверчива, как с давним другом, с которым можно обращаться запросто.
Но стоило попытаться самую малость сократить установленную меж ними дистанцию, как муза в испуге отшатнулась:
– Дорогой друг, я всем сердцем благодарна вам за ваше отношение, но умоляю вас оставить всякую мысль о возможности чего-то большего между нами… Прошу вас, не обижайтесь! Мне было бы нестерпимо больно лишиться вашей дружбы.
В голос её звучала мольба, глаза увлажнились. Женщина из поэтических грёз века девятнадцатого, она покоряла своей беззащитностью и ранимостью. Родион обезоружено развёл руками:
– Ваше слово для меня закон! Простите мою бестактность.
В самом деле, глупо было и начинать… Такой женщине немыслимо было предложить интрижку, положение возлюбленной, а только замужество. Но Родион не имел точных сведений о судьбе жены…
Он невольно завидовал Тягаеву, их отношениям с Евдокией Осиповной. Пожалуй, найдись такая женщина и для него, и можно было бы сквозь пальцы смотреть на всю гнусность эмигрантского существования. Хотя… Ни Наталью Фёдоровну, ни кого бы то ни было ещё Родион не смог бы полюбить с той силой, с какой любил свою жену генерал. Не смог бы оттого, что это чувство пришло в его сердце много лет назад и с той поры так и не угасло. И в глубине души не только о судьбе родных жаждал узнать Родион, но и о судьбе той, которую он пытался забыть все эти годы, но безрезультатно.