Преторианцы

Дидий Юлиан пировал в небольшой компании сенаторов и богатых всадников у себя на вилле. Он экспериментировал с вином, добавляя в массикское вино в разных пропорциях мед, тимьян, перец, лавровый лист, финики. Неудавшиеся, по мнению большинства гостей, сочетания, отдавались рабам. Луций Марин пришел позже всех, радостный, веселый и пригласил всю компанию к себе на свадьбу с дочерью Марка Аврелия – Аннией Корнифицией. Добившийся взаимности богач Марин считал себя самым счастливым человеком на свете. Кроме известия о скорой свадьбе Марин похвастался невероятной удачей – один из его клиентов наткнулся в Коринфе на продавца, который предлагает за довольно сносную цену полотно легендарного Апеллеса, и он намерен завтра же ехать в Грецию, чтобы приобрести его.

– А как же свадьба? – удился Дидий Юлиан, наливая Марину густое терпкое вино.

– Как только вернусь из Греции, то тогда и сыграем свадьбу. Апеллес станет великолепным подарком Аннии.

– Но точно ли та картина – подлинник?

– Да, Юлиан, да! Мой клиент понимает в живописи, благодаря его опыту я много чего приобрел себе в коллекцию!

– И все же, сколько просят за Апеллеса в Коринфе?

– Ну, цена неокончательная… Как только я вернусь с картиной, я обязательно расскажу тебе все обстоятельства сделки.

– В Коринфе люди настолько богаты, Марин, что сносная цена, как ты говоришь, может оказаться подозрительной. Вдруг с картиной что-то не так? Или это просто хорошая копия с Апеллеса? Коринфяне жадны, любят деньги. Помни это, друг мой!

– Конечно, Юлиан, конечно!

– Смотрю я на тебя, Марин, и даже немного завидую. Вот ты нашел свою любимую женщину, живешь в богатстве, собрал в доме коллекцию произведений искусства, и всем этим ты по-настоящему счастлив.

– А ты разве не счастлив, бывший консул? – усмехнулся Марин.

– Не совсем.

– Чего же тебе не хватает?

– Власти, Марин! Всего лишь какой-то там власти. Тебе этого не понять. Времена консульства давно прошли, мне шестьдесят лет, я живу в Риме, всеми забытый и никому не нужный.

– Так уж и забытый! – воскликнули гости. – Мы любим тебя, почитаем и всегда рады твоему обществу, Юлиан!

Дидий Юлиан ничего не ответил и, попробовав вино, куда недавно добавил по одной ложке два разных сорта меда и пару фиников, отставил кубок в сторону.

– Раб, забери, этот вариант слишком приторный.

– Кстати, о власти, Юлиан! – воскликнул Марин. – Когда я направлялся к тебе, то слышал на улицах шум. Люди кричали, что вооруженные преторианцы опять что-то затеяли и идут то ли на Капитолий, то ли на Палатин.

Дидий Юлиан вскочил. Глаза его сверкали.

– Что же ты до этого молчал, Марин? Конечно, Апеллес, Корнифиция – для тебя они важны, а весь остальной мир никчемен и ничтожен! Но весь твой мир так или иначе зависит от того, что происходит вокруг него. Как мог ты позабыть такие важные вещи, как выступление преторианцев? Еще не улеглась память после бунта в поддержку консула Фалькона, как возник новый бунт!

– Почему именно бунт? – удивился Марин, насторожившись, как и остальные гости.

– За последние три месяца появление вооруженных в доспехах преторианцев на улицах Рима приводило либо к смене власти, либо к подготовке этой смены, точнее – к бунту!

– Ты прав, Юлиан. Прости меня, что я не придал должного значения сегодняшнему событию. Может быть, стоит послать рабов, чтобы они разузнали, что да как?

– Конечно! Пошли рабов, Юлиан! Не мешкая! – заговорили гости.

Юлиан приказал своему вольноотпущеннику, смотрителю дома, отправить двадцать рабов на форумы, Палатин, Капитолий. Манлия Скантилла тут же услышала о новости, принесенной Марином, и, будучи не в силах сидеть спокойно, пока нет никакой определенности, присоединилась к мужу за столом. Она чувствовала – в Риме совершается нечто грандиозное. Однако гости быстро усомнились в масштабе преторианского выступления и его значимости, считая наказание пятидесяти преторианцев Марка Квинтиллиана и изгнание консула Фалькона ярким знаком твердости власти Пертинакса.

В ожидании известий разговор за столом не клеился. Манлия Скантилла и Дидий Юлиан перешептывались и часто отвечали невпопад на вопрос гостей. Луций Марин первым откланялся и ушел. Чтобы как-то развеять создавшееся напряжение в компании, позвали полуголых рабынь-танцовщиц, которые под мерные звуки флейт покачиванием круглых бедер и обнаженных грудей привели гостей в приятное расположение духа.

Спустя час, когда танцы стали надоедать, а некоторые из сенаторов, распаленные похотью, уже просили у Дидия Юлиана себе для короткой утехи кого-нибудь из танцовщиц, раб принес письмо. Префект вигилов Плавтиан, закадычный друг Юлиана, сообщал ему, что Пертинакс убит собственной гвардией и в Риме воцарилось безвластие.

Манлия Скантилла, заглядывающая в письмо через плечо мужа, вся затряслась от волнения.

– Наконец-то! – торжествующе произнесла она, не зная, следует ли немедленно посвятить в известие от Плавтиана всех гостей. Дидий Юлиан, так же очень взволнованный, почти мгновенно протрезвевший, прикидывал, что сейчас он может предпринять.