Преторианцы

– У многих есть такие опасения, даже несмотря на все твои хорошие действия за прошедший первый месяц правления. Все-таки столько лет террора заставили людей сомневаться даже в таких честных и правильных, как ты, мой дорогой зять-август.

– Я сделаю все, чтобы убедить сенат и народ Рима, что во мне не надо сомневаться. Преторианцы сделали свое дело. На этом все. Они должны знать свое место в государстве, и оно не рядом с троном, а у его подножия.

– Хорошо сказано. Ты, кстати, заплатил преторианцам оставшуюся сумму?

– Пока нет.

– А будешь платить?

– Возможно, но точно не сейчас.

– Ты не опасаешься их бунта?

– Они не посмеют.

– Мне бы, август, твою уверенность во всем.

– А в чем ты не уверен?

– Сегодня ты сказал, что снова урезаешь суммы на содержание дворца. Хотя ты это уже сделал пару недель назад.

– И что плохого?

– Я согласен, что есть паштет из соловьиных язычков, языки фламинго, мясо страуса – это кричащая роскошь. И без нее можно легко обойтись. И дело не в дорогих произведениях искусства, не в золоте и драгоценностях, для украшения дворца. Правильно, что от всего этого и многого другого необходимо отказаться для сохранения казны. Октавиан Август призывал всех к умеренности и вводил законы против роскоши. Он был прав, и ты верно избрал ту же политику. Но я говорю о людях, служащих тебе во дворце. Это как свободные граждане, так и вольноотпущенники, так и рабы. Все они привыкли получать хорошие деньги. За хорошее вознаграждение человек работает хорошо. За очень хорошее – работает превосходно, и ты всегда можешь на него рассчитывать. Но когда его преданность перестают ценить, вот тут возникают проблемы. Словом, у меня нет уверенности в том, что дворцовые служащие не будут рассказывать лишнее тем, кто предложит им за это деньги. Более того, я не уверен вообще в твоей безопасности и в безопасности моей дочери.

– Ну что ты, Сульпициан, ты слишком подозрителен!

– Это вряд ли. В погоне за благом для всего римского народа ты забыл о ближайшем своем окружении. Ведь на днях пробравшийся вор, пытавшийся украсть кубок у Эклекта, свободно ушел. Как такое возможно во дворце, где много слуг и стражи? Только измена помогла злоумышленнику скрыться. Наверняка кто-то был подкуплен. А если пробрался вор, то убийца пройдет так же легко и так же легко выйдет, вот только тебе тогда может быть все равно.

– Мне кажется, что это преторианцы выпустили вора, – отвечал Пертинакс. Поучающий тон тестя, советы и критика, сыпавшиеся, как из рога изобилия, от человека лишь на несколько лет старше его самого, очень раздражали императора. Он еле сдерживал себя от более резких слов префекту Рима.

– Почему ты подозреваешь преторианцев?

– Дворцовая челядь бегала вооруженной по дворцу большими группами. Исключено, что кто-то оказался предателем и выпустил вора, ведь тогда это заметили бы другие. Но если вор успел выбраться из дворца, то он обязательно бы натолкнулся на патруль преторианцев, а они все, как один, утверждают, что никого не видели. Патрулируют по два-три человека, вот с ними легко договориться. Не исключено, что вор был им знаком.

– Вора можно пустить, договорившись, скажем, с поваром на кухне, – размышлял префект Рима. – Этот повар спрячет вора у себя в уголке, а когда суматоха уляжется, тихо выпустит. И так каждый здесь мог поступить, не только повар, которого я просто привел в пример. Наверное, и преторианцы могли. Правильно, что ты не исключаешь эту возможность. Тем более тебе надо лучше их всех приручать. А ты ужимаешь в деньгах челядь, задерживаешь выплату преторианцам.

– Сульпициан, что ты хочешь сказать?! Чтобы я платил этим людям сверх меры за то, что они и так обязаны делать?

– Да, так заведено.

– Это заведено Коммодом, и больше такого не будет! – вышел из себя Пертинакс. – Ты верно вспомнил закон Октавиана Августа против роскоши. Я обязательно его возобновлю! Достаточно жить только ради себя! Мы, римляне, всегда славились своей главной любовью – любовью к родине, к Риму, к его миропорядку. Мы должны жить и служить Риму, а не себе. Коррупция и своеволие Коммода и его любимчиков едва не привели нас к гибели. Этому больше не бывать! Ничего лишнего никто более не получит. Я – император! И я не стану прогибаться ни под преторианцев, ни под сенат, а вольноотпущенники и рабы, что служат во дворце, должны благодарить богов за такую судьбу. Такие же вольноотпущенники в других местах в поте лица добывают себе пропитание, а здешним рабам необходимо помнить, что они всего лишь рабы и, пока они едят вкусную пищу, живут среди роскоши и выполняют самую легкую работу, их братья задыхаются от непосильного труда на рудниках, погибают под бичом на галерах!

Сульпициан тяжело вздохнул, понимая, что все его попытки достучаться до императора бесполезны. И все же он решил использовать последний довод:

– Ты хочешь изменить все и всех, август. Но при этом на более или менее значительных должностях в империи, в Риме да и здесь, во дворце, продолжают оставаться те, кто занял их еще при Коммоде…