Преторианцы

– Я понимаю, к чему ты клонишь, дорогой мой тесть. Так не будет продолжаться долго. День рождения Рима в этом году станет днем начала новой жизни. Я собираюсь сместить большинство тех, кто занимал посты при Коммоде, в первую очередь Эмилия Лета. Те, кто желают продолжения разгульной роскоши, беззакония, потворствуют безнравственности и насилию, берут взятки и сами их дают – все эти люди передадут свои должности тем, на кого укажу я. И пусть коммодовские прихвостни смотрят на моих ставленников со стороны и учатся жить по-новому. Осталось потерпеть их всего два с половиной месяца.

Глава восьмая

Дидий Юлиан уже несколько лет жил на Квиринале – самом высоком холме Рима. Его вилла располагалась неподалеку от Гранатовой улицы, где стояли виллы рода Флавиев – императора Веспасиана и его брата Флавия Сабина. А дальше находился храм Флавиев, построенный Домицианом как усыпальница членов его рода. Такое соседство чрезвычайно льстило честолюбию Дидия Юлиана. Сам он происходил по материнской линии из древнего знатного рода, в котором были консулы, и приходился троюродным братом императору Марку Аврелию. В детстве он воспитывался в доме матери Марка – Домиции Луциллы – и именно она сыграла решающую роль в том, что молодой Юлиан молниеносно стал подниматься по карьерной лестнице – коллегия двенадцати, военный трибун, квестор. К тому времени у руля империи встал Марк Аврелий и еще более поспособствовал восхождению своего родственника Юлиана – тот получил сначала должность эдила, затем претора. Последняя должность открыла ему путь к блеску и славе. Дидий Юлиан исколесил необъятные просторы империи, начав с должности проконсула в одном из самых дорогих городов – Коринфе, столице греческой провинции Ахайя. Затем из славной Греции Дидия Юлиана забросило на проконсульское кресло в Африку, в объятия роскоши и наслаждений. Из жаркой и богатой, благодаря египетской пшенице, Африки приказ императора поставил его командовать XXII Перворожденным легионом. Недолгое время на рейнской границе дало Юлиану какой-никакой, а воинский опыт, и следующие три года наместничества в провинции Белгика запомнились отражением натиска хавков и хаттов. За победу над варварами, не блестящую, но такую нужную в условиях долгой войны с маркоманами, Марк Аврелий удостоил Дидия Юлиана долгожданного консульства. Его партнером по консулату стал Пертинакс. Однако Юлиан несколько завидовал Пертинаксу, ведь тот имел больший воинский опыт, славу и заслужил любовь императора реальными заслугами, рвением и усердием в любых доверенных ему делах. Юлиан же понимал – если бы не его родство с Марком Аврелием, возможно, он остался бы навсегда незамеченным. Это чувство легкой неприязни к Пертинаксу, сыну вольноотпущенника, осталось с ним на долгие годы и после завершения консульства, хоть Дидий Юлиан и дальше продолжал верно служить Риму, защищая сначала Далмацию от варваров, затем Нижнюю Германию, управляя алиментарными выплатами в Италии, разбираясь в хитросплетениях восточных интриг в Вифинии и Понте и наконец снова оказавшись наместником в Африке. На этом посту он сменил Пертинакса, что доставило Юлиану удовлетворение и даже радость.

После завершения второго африканского наместничества он вернулся в Рим, купил виллу на Квиринале и жил в ожидании новых назначений, но их не последовало. Зато в Риме блистал Пертинакс, сначала назначенный Коммодом префектом города, а затем и консулом. Дидий Юлиан знал, что от компании Коммода лучше быть подальше и не верил, что Пертинакс продержится рядом с троном долго и думал, что, скорее всего, император обвинит его в измене и казнит. Каково же было его удивление и глубокое разочарование, когда после внезапной смерти Коммода преторианцы тут же провозгласили Пертинакса новым императором. Дидий Юлиан предполагал некую заранее заготовленную договоренность между Пертинаксом и гвардией, которая делала честь хитрости и проницательности Пертинакса, но приводила в негодование его, Дидия Юлиана. Пока он жил в безвестности, его соперник не просто выжил в кругу Коммода, но и смог все обставить так, что стал августом. Жена Юлиана, Манлия Скантилла, прониклась к Пертинаксу чуть ли не большей завистью и ненавистью, чем ее муж. Суровая, властная и бесконечно честолюбивая Манлия каждый январский день повторяла мужу, как он все проворонил, вернувшись из Африки. Она кляла выскочку-вольноотпущенника, усевшегося на трон великих цезарей, и упрекала Юлиана, что он ничего не предпринимает, чтобы свергнуть Пертинакса. Манлия люто возненавидела Флавию Тициану – молодую, по сравнению с ней (пятидесятилетней!), императрицу, у которой был сын. А у нее только дочь. Манлия думала, что Пертинакс лишь для виду отвергает предложения сенаторов объявить Пертинакса-младшего цезарем, наверняка он просто набивает себе и сыну цену, специально заставляет сенат унижаться до поры до времени бесплодными просьбами.